Альбер Шамдор - Саладин, благородный герой ислама

Ширкух взял с собой своего племянника Саладина [2] Его настоящее имя было Юсуф. Саладин — это искаженное Салах ад-Дин, «благочестие веры». Ни один арабский историк не называл Саладина его настоящим именем, а использовал прозвище, кроме случаев, когда описывали его рождение. В западноевропейских хрониках эпохи крестовых походов мы встречаем Саладина под именем Сайф ад-Дина, «меча веры», трансформировавшемся в Сафадина. — Примеч. авт. , неприметного и робкого юношу, которого он хотел обучить неблагодарному ремеслу управления людьми, и избавить, может быть, от вредного влияния дамасского двора. До этих пор о Саладине никто не знал. Он родился в 1138 году в Тикрите, скромной деревушке, расположенной на правом берегу Тигра, посреди страны курдов, древнего престола яковитского епископства, население которого, вплоть до первых веков ислама было в значительной степени христианским. Его отец переехал в Багдад. Там один из его друзей, имевший влияние при дворе турков — сельджуков, помог ему получить пост коменданта крепости его родного города. Потом он был назначен губернатором Баальбека, где он основал монастырь суфиев, благочестивых мусульман, причисляющих себя к приверженцам аскетических начал ислама, в противовес духовному сенсуализму некоторых теологов. Именно в этом древнем городе, где был построен огромный храм Юпитера Гелиопольского, Саладин и воспитывался, получая образование у суфиев, которые учили его презирать все земное, стремиться душой к единственно сущему Божественному бытию, жить в аскезе, освобождать себя от видимости собственного существования, чтобы достигнуть слияния с единственно истинным Божественным существованием, «упиваться изумительным напитком красоты Божественного света». Саладин проникся этой философией, и весь остаток своей жизни он помнил уроки, которые получил в монастыре Баальбека. Несмотря на заботы и соблазны власти, он всегда будет стремиться достигнуть этого состояния благодати в любви к Богу, он осуществит тот совершенный идеал человеческой души, который исповедует суфизм, он заставит свое окружение жить согласно аскетическим принципам, которые позволят ему «походить на Бога, погружаться в Бога». Он изучил самых знаменитых арабских поэтов-суфиев, написавших: «Очиститься от всякого признака своего «Я», чтобы почувствовать собственную сияющую сущность». «Позволь мне стать несуществующим, ибо несуществование взывает ко мне со звуками труб: это к Нему мы возвращаемся». «Узри в своем сердце знание Пророка без книг, без учителя, без наставника». Его ум, обогащенный подобными размышлениями, никогда не забудет, что именно суфизм вдохновлял и просвещал его в течение его политической жизни.

В возрасте семнадцати лет Саладин сопровождал своего отца, назначенного наместником Дамаска, ко двору Нур ад-Дина. Он не играл никакой роли в окружении султана. Эмир Усама, живший в ту эпоху, даже не знал его. Юный Саладин дополнил в Дамаске свое образование, и его учителя, после наставников из Баальбека, постарались вдохнуть в него суеверную преданность обрядам своей религии и ненависть к христианам. Поскольку он обладал миролюбивым нравом, ничто тогда не предвещало его удивительной судьбы. Саладин появился в свете в первый раз, только когда, «несмотря на свое нежелание», как утверждает это один из его историков Абу Шама, его дядя Ширкух решил взять его с собой в свой поход в Египет. Отправка экспедиционного сирийского корпуса в долину Нила, по мысли Нур ад-Дина, обосновывалась не столько желанием завладеть огромными богатствами, которые стекались в Каир, и призывами смещенного министра, который, чтобы вернуть власть, отдавал султану в обмен на его поддержку треть доходов Египта, сколько стремлением уберечь ислам от христианских интриг в этой стране. Ибо не без удивления узнали, что иерусалимский король только что подписал договор о союзе с фатимидским халифатом Каира и что довольно многочисленная армия госпитальеров, которым заплатили тысячу динаров, двигалась к древней империи фараонов. Иерусалимский король проводил в высшей степени неумелую политику, ввязываясь в дело, требующее — если, конечно, выполнять его добросовестно — времени и людских затрат. Он не мог надеяться удержаться в Египте, в то время как христианские государства Сирии каждый день содрогались под непрерывными ударами Нур ад-Дина. С чего вдруг Амори I, чье королевство нуждалось в мире, чтобы набраться сил, послал христиан защищать трон Неверного? Эта политика влияния, рассчитанная на долгий срок, вовсе не была бы глупой, если бы крестоносцы прочно обосновались на Святой Земле. Вот тогда бы они могли безнаказанно позволить себе такую роскошь, как совершить поход в Египет. Но дело обстояло иначе. И, кроме того, как на престиж крестовых походов мог повлиять тот факт, что христианский король Иерусалима посылал франков воевать и умирать под началом великого мусульманского визиря?

Нур ад-Дин позаботился о том, чтобы заручиться поддержкой халифа Багдада в своих действиях против Фатимидов. Гонец, которого он послал к нему, должен был объяснить «повелителю правоверных», что под руководством Фатимидов народ упорствует в своем желании вернуться к ортодоксальному вероисповеданию и что, прогоняя эту династию самозванцев, объединившихся со злейшими врагами ислама, он заслужил бы звание защитника веры, его имя звучало бы во всех мечетях и истинное мусульманское учение вновь стало бы преподаваться в школах Египта. Багдадский халиф нашел эти доводы достаточно основательными. Уже давно он хотел искоренить эту династию-соперницу, которая подрывала духовное единство ислама и оспаривала его звание первого имама, единственного наследника Пророка. Итак, он поддержал Нур ад-Дина и обещал радости рая Мухаммада двум тысячам сирийских всадников и шести тысячам турок, готовых сражаться и сплотившихся под знаменами султана Дамаска.

Иерусалимский король пересек пустыню Сих и первого ноября 1168 года вместе со своими рыцарями-госпитальерами достиг Бильбейса. Спросив у эмира, командующего гарнизоном, где можно разбить лагерь, он получил резкий ответ: «Разбей лагерь на острие наших копий». Амори дал приказ атаковать, и спустя три дня Бильбейс был взят штурмом. Жители были вырезаны. Победители не пощадили даже обосновавшихся там христиан. «Наши люди, — рассказывает Гильом Тирский, — вошли в город и не пощадили ни женщин, ни детей, ни стариков». Подобная неоправданная жестокость вызвала осуждение египтян. «Если бы франки, — пишет Абу Шама, — проявили сострадание по отношению к жителям Бильбейса, они бы без труда овладели Каиром». Политические последствия этой резни были плачевными: мужчины взялись за оружие, чтобы защитить свою родину, и выгнали франкский гарнизон из Каира, который впустил туда вероломный министр фатимидского халифа. Наместник Каира поджег предместье Фустата, чтобы защитить столицу, которую христиане собирались осадить. Двадцать второго ноября 1168 года старый военный город вспыхнул. Пожар длился 54 дня. Амори созерцал это зрелище: «Ты видишь дым, поднимающийся к небу? — спросил его Шаме ал-Хилафа, — это горит Фустат. Перед тем как прийти сюда, я приказал поджечь двадцать тысяч горшков с нефтью и бросить десять тысяч факелов в город». И в то время как Амори ждал, пока остынет пепел города, чтобы можно было пройти, Каир организовывал свою оборону. Кроме того, фатимидский халиф ал-Адид, все же подписавший договор о дружбе с иерусалимским королем, вдруг забеспокоился относительно планов своего союзника, который, чтобы добиться своего, повел себя слишком грубо и написал Нур ад-Дину, посылая ему волосы женщин из своего гарема. «Вот, — сообщал он ему, — дары рабынь из моего сераля, которые взывают к вашему милосердию». Обращение неверного халифа не возымело сильного действия, но дамасский султан понял, что опасность все же существовала. Пока халиф тайно просил сирийцев вмешаться, его хитрый первый министр пытался выиграть время и убедить иерусалимского короля в том, что он скорее предпочел бы видеть Египет под властью христиан, чему Нур ад-Дина. Он намекал также, что народ болезненно воспринял несчастья Бильбейса, что с трудом удалось сдержать его ярость и помешать обратиться за помощью к сирийцам и что в итоге для христиан было бы выгоднее подписать с ним новый договор. Зная, к кому он обращается, он пообещал Амори все золото Египта. И так как он сумел купить согласие нескольких крупных баронов, сделка с более жадным до денег, чем до славы, иерусалимским королем была заключена. Итак, Амори оставил свои планы устройства в Каире франкского протектората и разбил вместе со своими рыцарями лагерь в окрестностях Бильбейса в ожидании огромных караванов, груженых золотом. В это время Саладин и его дядя прибыли в Египет.