Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Однако за год Льюис почти ничего не добился. По прошествии года он связался с Флекснером, чтобы обсудить свое будущее. Ему было 45 лет. Следующая остановка, скорее всего, будет последней. Он мог бы вернуться в Пенсильванский университет, если бы захотел. Но он не захотел — и сказал Флекснеру: «Я могу только повторить, что меня больше ничего не связывает с этим местом, даже чувства» [973] Письмо Льюиса Флекснеру, 26 июня 1924 г., личный фонд Льюиса. . Звал его к себе и Университет Айовы, предложив еще более высокое жалованье, чем раньше. И все же Льюис хотел остаться со Смитом. Он не слишком продвинулся в проекте по борьбе с туберкулезом, который привез с собой из Филадельфии, зато помолодел душой — во всяком случае, в этом он уверял Флекснера (да и самого себя). Льюис сообщил Флекснеру: «Единственное интересующее меня „место“ — это здесь». Несмотря на посулы из Айовы.

Впрочем, это как раз прекрасно вписывалось в планы Флекснера. «Я всегда считал, — объяснял Флекснер, — что наши отделы не могут быть проектами одного-единственного человека». В Нью-Йорке вокруг серьезных, состоявшихся ученых объединялись группы более молодых исследователей, и каждая группа работала над крупной научной проблемой. Этого нельзя было сказать про принстонский отдел — изначально он состоял из одного Смита. Флекснер писал Льюису: «Ваше присутствие… дает нам шанс устроить в Принстоне второй центр» [974] Письмо Флекснера Льюису, лето 1924 г. (вероятно, конец июня — июль), личный фонд Льюиса. .

Кроме того, Смиту в том году исполнялось 65 лет. Флекснер, Смит и даже Уэлч намекали Льюису, что он, возможно, станет преемником Смита после его ухода на пенсию. Флекснер предложил Льюису остаться в Принстоне еще на год по временному соглашению — а там будет видно, что делать дальше.

Льюис ответил: «Я чувствую себя как никогда уверенно» [975] Письмо Льюиса Флекснеру, 8 сентября 1924 г., личный фонд Льюиса. . Он верил, что вернулся домой. И Принстон действительно станет его последним домом.

Если Льюис собирался создать полноценный отдел, то ему был нужен молодой ученый — человек не только с навыками лабораторной работы, но и с идеями. В Айове у Льюиса были знакомства, и он решил попытать счастья — пригласить в Принстон одного молодого человека в надежде, что тот оправдает их со Смитом ожидания.

В конце 1920-х гг. Ричард Шоуп, ученик Льюиса, обнаружил ключ к открытию возбудителя гриппа. Когда Льюис находился в Бразилии, где изучал желтую лихорадку, Шоуп продолжал заниматься гриппом. Именно он первым доказал, что грипп вызывается вирусом.

Ричард Шоуп был сыном врача, который еще и работал на ферме. Ричард получил медицинское образование в Университете Айовы, а затем год преподавал фармакологию в медицинской школе и экспериментировал на собаках. В колледже он занимался спортом и был завзятым бегуном. Высокий, мужественный, уверенный в себе, такой непохожий на самого Льюиса, Шоуп старался сохранять связь с дикой природой: его было легко представить не только в лаборатории, но и в лесу, с ружьем в руках. В нем сохранялась некоторая необузданность — как в мальчишке, который играет в химика, надеясь устроить взрыв, — но ум у него был не просто пытливым, а оригинальным.

Много лет спустя Томас Риверс — вирусолог, преемник Коула на посту главы госпиталя Рокфеллеровского института, президент четырех научных ассоциаций — говорил: «Дик Шоуп — один из лучших исследователей в мире… Упрямый, жесткий парень… Дик сделает фундаментальное открытие, еще толком не приступив к работе над проблемой. Ему совершенно все равно, где работать» [976] Benison, Tom Rivers, 341, 344. . Во время Второй мировой войны Риверс и Шоуп прибыли на Гуам вскоре после того, как остров был захвачен американскими войсками (по пути, на Окинаве, они попали под обстрел), чтобы исследовать тропические болезни, которые могли угрожать американским солдатам. На Гуаме Шоуп занимался выделением из грибковой плесени вещества, которое облегчало течение некоторых вирусных инфекций. В конце концов он был избран членом Национальной академии наук.

Но даже с помощью Шоупа работа у Льюиса шла неважно. Правда, вовсе не потому, что Льюис был недостаточно умен. Шоуп лично был знаком с Уэлчем, Флекснером, Смитом, Эвери и многими нобелевскими лауреатами, но ставил Льюиса выше. Как и Аронсон, прославленный ученый, работавший в Пастеровском институте и знавший Льюиса по Пенсильванскому университету, Шоуп тоже считал Льюиса умнейшим человеком в мире.

Еще в Филадельфии Льюис пришел к некоторым предварительным выводам по поводу туберкулеза. Он считал, что три или, возможно, четыре наследственных фактора влияют на естественную способность морских свинок продуцировать антитела — то есть сопротивляться туберкулезной инфекции. Льюис рассчитывал точно установить природу этих факторов. Это был важный вопрос, который по своей потенциальной значимости выходил далеко за рамки изучения туберкулеза: его решение способствовало бы более глубокому пониманию работы иммунной системы [977] «Scientific Reports of the Corporation and Board of Scientific Directors» (1927–28), архив Рокфеллеровского университета, 345–47; см. также George A. Corner, A History of the Rockefeller Institute: 1901–1953 Origins and Growth (1964), 296. .

Но, повторив вместе с Шоупом филадельфийский эксперимент, они получили другой результат. Они детально разобрали каждый этап, чтобы найти возможное объяснение расхождения, и снова повторили эксперимент. Но и на этот раз ученые получили другой результат, из которого было невозможно сделать какой бы то ни было вывод.

В науке нет ничего хуже, когда другой ученый не может воспроизвести результат твоего эксперимента. А теперь уже и Льюис не мог воспроизвести результат, полученный им же в Филадельфии, — результат, от которого он целиком и полностью зависел. Теперь он не мог на него опираться и идти дальше. Он с разбега налетел на стену.

Однако теперь Льюис, как говорится, уперся рогом. Шоуп последовал его примеру. Оба очень хотели докопаться до причин. Но далеко не продвинулись.

Смита и Флекснера, которые внимательно следили за работой, больше всего расстраивала реакция Льюиса. В отличие от Эвери, который раскалывал задачу на части — на более мелкие проблемы, которые поддавались решению, — и учился на всех своих ошибках, Льюис просто шел напролом, увеличивая число экспериментов. Он хотел пригласить в свою группу других ученых с большим опытом, но не сумел точно определить, какую именно роль будут играть в команде новые люди. В отличие от Эвери, который набирал сотрудников с конкретными навыками для решения конкретных вопросов, Льюис просто хотел бросить на решение вопроса все доступные ресурсы, надеясь, что у кого-нибудь да получится.