Сергей Глезеров - Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы

Герцен обратился с призывом к „братьям по демократии“, прося их стать судьями… Революционное, историческое, интимное, сексуальное было сплетено для него в один вопрос, в один дискурс. В ответ Прудон, как и Мишле, выразил солидарность с Герценом, но воздержался от какого-либо действия; Вагнер принял сторону Гервега; Жорж Санд не ответила. Как Герцен ни бился, ему не удалось созвать суд, представляющий общество будущего».

Про Гервега и Эмму Герцен впоследствии написал в «Былом и думах»: «Судьба поставила возле него женщину, которая своей мозговой любовью, своим преувеличенным ухаживанием раздувала его эгоистические наклонности, поддерживала его слабости, охорашивая их в его собственных глазах. До женитьбы он был беден, – она принесла ему богатство, окружила его роскошью, сделалась его нянькой, ключницей, сиделкой, ежеминутной необходимостью низшего порядка».

Однако если в истории отношений Герцена с Гервегом первого, действительно, можно считать жертвой, то затем он сам выступил в такой же роли, как и тот человек, которого он нещадно обвинял. В то время как он описывал в мемуарах историю своей злосчастной семейной драмы, он сам завязал роман с женой своего давнего друга и соратника Николая Огарева, которая была ближайшим другом покойной Натали Герцен.

А.И. Герцен и Н.П. Огарев

Того самого Николая Огарева, с которым он вместе летом 1827 г. дал на Воробьевых горах клятву продолжить дело декабристов, а затем занимался вольной типографией в Лондоне. «Тщательно укрытая от глаз семьи, друзей и публики, эта вторая драма не отразилась в мемуарах Герцена», – отмечает Ирина Паперно. С 1857 г. супруга Огарева Наталья стала фактической женой Герцена. При этом они все трое продолжали жить вместе, Огарев, тяжело переживая случившееся, предался алкоголизму, у него возобновились приступы падучей болезни. Он часто бродил бесцельно по улицам Лондона, в итоге сошелся с некой Мэри Сэтерленд, воспитывал ее сына Генри. Она «полюбила его и сделалась его нянькой, любовницей и сестрой милосердия», как говорилось в книге «П.В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка 1835–1885 годов», изданной в Петербурге в 1892 г.

Судьба Огарева оказалось трагической: он упал в канаву (по официальной версии, во время припадка), сломал ногу и повредил позвоночник. И умер на руках у Мэри в Гринвиче. «За два года до того он уже был дряхлый старик, с медленной речью, мерцающими воспоминаниями в голове и все-таки спокойный и равнодушный к лишениям, какие теперь для него наступили. Он ни о чем не сожалел, ни в чем не раскаивался и скудно жил пенсией, которую производила ему фамилия Герцен, да временными пособиями от сестры», – отмечалось в упомянутой книге «П.В. Анненков и его друзья…».

У Александра Герцена и жены Огарева родились дочь Елизавета (1858–1875) и близнецы Елена и Алексей (1861–1864, умерли от дифтерита). Официально они считались детьми Огарева. В 1869 г. Наталья Тучкова получила фамилию Герцена, которую носила вплоть до возвращения в Россию в 1876 г., после смерти Герцена. Он уверял, что всю книгу он написал для того, чтобы поведать о своей семейной драме. Изложив историю своей семейной драмы 1848–1852 гг. – ситуацию с Гервегами – в части пятой «Былого и дум», Герцен превратил собственную автобиографию в историографию революционной идеи и «нового человека». Однако, как отмечает Ирина Паперно, к моменту смерти Герцена 21 января 1870 г. эта история оставалась неопубликованной: она оказалась слишком интимной. Но очевидные купюры и намеки только возбуждали интерес публики к недосказанному, известному многим по слухам.

Н.А. Захарьина-Герцен

После смерти Герцена решение о том, публиковать или нет рассказ о семейной драме, зависело от его детей. Многие годы они колебались. В итоге первое собрание сочинений вышло в 1875–1879 гг. в Женеве без «интимного» отделения части пятой.

В России рассказ о семейной драме впервые полностью опубликовали в 1919 г., в 13-м томе «Полного собрания сочинений и писем Герцена» под редакцией М.К. Лемке. Однако только в 1997 г. автограф рассказа о семейной драме опубликован в 99-м томе «Литературного наследства» И.Г. Птушкиной, сотрудницей Института мировой литературы им. Горького, назвавшей его «амстердамской тетрадью». Она проделала огромную работу, подвергнув тщательному анализу подлинную рукопись Герцена. В 2001 г. вышло в свет подготовленное И.Г. Птушкиной отдельное издание «Былого и дум», которое воспроизводит позднейшую реконструкцию части пятой.

«После 1919 г., когда Лемке впервые опубликовал интимные фрагменты „Былого и дум“, поколения русских читателей доверчиво принимали герценовскую версию событий. Гервег предстал коварным и двуличным другом и любовником, который, совершив личную измену, тем самым предал и дело революции. С болью и горечью Герцен изображал себя оскорбленным другом, обманутым мужем и неудавшимся революционером, который был готов признать свою долю ответственности за провал демократической революции и за участие в „убийстве“ (его слова) жены – при условии, что он искупит свою вину, слепоту, наивность и страсть, выступив в качестве свидетеля и историка, как семейной драмы, так и революции. В своих мемуарах он документировал обе сферы – „inside“ и „outside“, частное и общее, интимное и историческое. Чего Герцен желал более всего – это восстановить образ своей жены.

В „Былом и думах“ Натали предстает как символ человеческой слабости, заблуждения и ранимости. Соблазненная и преданная любовником, она была жертвой и вернула себе достоинство, осудив ошибки своего слабого сердца. Мемуары Герцена должны были стать «памятником» жертве семейной драмы и драмы революционной – Натали Герцен», – отмечает Ирина Паперно.

Во многом эта трактовка строилась на убеждении Герцена в том, что Натали полностью и окончательно отвергла и свою страсть к Гервегу, и самого Гервега. Только в 1930-е гг. стали известны письма Натали Герцен к Гервегу, которых так боялись Герцен и его близкие и так оберегали Гервег и его семья. Это произошло, когда к изучению жизни Герцена, помимо русских интеллигентов (таких как Гершензон, Анциферов, Лемке, Ляцкий, Родичев), которые отождествляли себя с Герценом и его кругом и принимали его семейную драму близко к сердцу, подключился молодой британский дипломат и начинающий историк Э.Х. Карр.

Сын Георга и Эммы Гервег, Марсель Гервег (родившийся после семейной драмы), передал Карру переписку Герценов и Гервегов, чтобы тот поместил ее в библиотеке Британского музея. В полном виде эти письма не опубликованы по сей день, но частично Карр процитировал их в своей книге.