Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

На самом деле, одним из самых важных краеугольных камней в конструкции «марксизма» в конце XIX в. является то, что независимо от контекста, выделяется истинное ядро позиций Маркса (и Энгельса), которое формирует основу в «марксизме». Даже очень хорошо разбирающиеся и начитанные учены (например, Колаковский) называют Маркса и Энгельса «основателями» и пишут, что «когда был опубликован Коммунистический манифест, то можно сказать, что социальная теория Маркса и его призывы к действию, достигли своего совершенства в форме четко определенных и неизменных набросков. Его поздние работы не изменили каким-либо существенным образом уже написанное им, а обогатили их специальным анализом, который иногда был не более, чем афоризмом, лозунгом и главным аргументом в пользу массивной теоретической структуры» [422] Kolakowski 2005:191 .

Это пишет автор, который вообще не упоминает работу Маркса над русской историей и дискуссию по поводу возможной роли общины в русской революции. Поэтому не будет преувеличением утверждать, что Колаковский в данном случае следует по стопам Энгельса, полностью исключая то, что даже Энгельс проигнорировал, когда он отредактировал и издал II и III тома «Капитала».

Проблема такого причинно-аналитического подхода заключается в том, что она базируется на методологически ошибочной концовке, которая может быть выражена как post hoc ergo propter hoc («после этого, поэтому из-за этого»). Идея заключается в том, что написанное Марксом и Энгельсом привело к тому , что написали Каутский и Плеханов, что, в свою очередь, привело к тому, что написал Ленин, что, в свою очередь, привело к тому, что Сталин говорил и делал. Смотреть с этой стороны, то получается, что Маркс является «первопричиной» в причинно-следственной цепи, которая простирается до Сталина, и поэтому Маркс может считаться ответственным за его политику. В графической форме, такой причинно-аналитический подход выглядеть так (модель 1):

Маркс I (реальный Маркс, который прожил свою жизнь) – > сочинения Маркса-> читатель.

Эта модель строится с учетом того, что Маркс существовал как реальный человек, который своими действиями и текстами дал читателям прямую возможность узнать, что он на самом деле подразумевал под своими произведениями. Но «можно привести аргументы в пользу того, что процесс определения значения работ [Маркса] является прямо противоположным этому очевидному процессу переноса. Если анализировать восприятие текстов [Маркса], то следует начать с читателя, который работает с текстом и который начинает с предвзятых мнений, вопросов и предположений. Именно читатель является активным толкователем текста и, следовательно, в некотором смысле конструирует «мнение» [Маркса] [423] Rigby 2007:1. Здесь Энгельс в моделе Rigby заменен на Маркса . Если исходить из этой точки зрения, то придется перевернуть вышестоящую модель и тогда мы получим модель 2:

Читатель – > сочинения Маркса – > Маркс II, III, IV и т. д.

(Интерпретации определенных читателей)

Там, где стоит Маркс I, имеется ввиду настоящий Маркс, сделавший многое в своей жизни. Маркс II, III, IV и т. д. – является не существовавшей в реальности личностью, а тем, кем он стал в результате интерпретации текстов и другого оставленного им. Конечно, речь не идет обо всех толкованиях, к тому же можно считать бесспорными некоторые базовые факты – известно, что Маркс родился в 1818 году и умер в 1883 году, а также и то, в каком году были опубликованы его книги. Несмотря на то, что кто-то из читателей будет верить и надеяться, что именно его собственная интерпретация согласуется с первоначальными намерениями Маркса, то какого-либо способа полностью разрешить различные споры по поводу толкований нет. Читатели «далеки от пассивности в своем отношении к тексту. На самом деле, учитывая разнообразие различных прочтений Маркса и Энгельса, легче аргументировать в пользу того, что в диалектике, когда читатель с учетом своих возможностей создает из прочтенного текста представление, мы получаем читателя, который имеет перевес» [424] Ibid:2. См. главу «Диалектика между Марксом и марксизмом», в Монсон 1987 .

Если это так, что в чтении текстов главным лицом является читатель, то результат его интерпретации следует рассматривать как сочетание намерений толкователя, контекста, в котором используется интерпретация [425] Следует, например, учесть, что “схоластическая кодификация ранних стадий [марксизма] была западно-европейски ориентированной конструкцией, используемой в идеях позитивистского, этноцентрического эволюционизма поколения толкователей Маркса и его поклонников и базирующейся на “опубликованных текстах” Маркса и Энгельса (Yassour 1987:6). , и возможных интерпретаций, исходящих из текстов.

Все толкователи мыслей Маркса, включая Энгельса, создали в своем подходе собственное понимание идей Маркса с учетом намерений по поводу его использования и соотношения с ним своих собственных мыслей. Энгельс оказался в роли главного толкователя мыслей Маркса после его смерти потому, что указывал на него как на неоспоримого идеала. Каутский, Плеханов и Ленин в своих теоретических и политических проектах тоже использовали Маркса и даже большой авторитет Энгельса, который они сами помогали создавать. Поэтому, пытаться обсуждать проблему вины, к примеру, анализом смысла одного ключевые понятия, такого как, «диктатура пролетариата» [426] Barany 1997. , чтобы понять, было ли оно ближе первоначальному замыслу Маркса в толковании Каутского или Ленина, представляется сложным. Любая попытка прийти к общему понятию с однозначным содержанием не учитывает проблематичность такого абстрагирования, так как содержание самого понятия может сильно варьироваться. Ленин использовал идею «диктатуры пролетариата» для легитимизации партийной диктатуры, которая была установлена после октября 1917 года, а затем стала особенностью однопартийного государства – Советского Союза. Каутский, в свою очередь, использовал термин почти как синоним демократии [427] Salvadori 1979:256. Каутский пишет: “Демократия и социализм не отличаются в том смысле, что одно является средством, а второе целью, оба понятия являются средством достижения одной и той же цели. Под современным социализмом мы имеем в виду не только общественную организацию производства, но и демократическую организацию общества, так как социализм неразрывно связан с демократией. Социализма без демократии не существует “(Каутский: Die Diktatur des Proletariat^, cit. I ibid). . То, что как Ленин, так и Каутский ссылаются на Маркса в своих интерпретациях, указывает на проблематичность в попытках найти какое определение давал Маркс выражению всякий раз, когда он его использовал [428] По словам Дрейпера (Draper), проанализировавшего собрания сочинений Маркса, Маркс использовал эту фразу девять раз в различных контекстах (сочинения, речи, письма и т. д.), один раз с Энгельсом. Последний использовал выражение в дальнейшем шесть раз, в том числе три в 1890-х годах (Draper 1986:385 е). В резюме использования термина Марксом и Энгельсом он пишет: “диктатура пролетариата» для Маркса и Энгельса без исключения от начала до конца означала ни больше, ни меньше, чем “власть пролетариата “ ’’завоевание политической власти рабочим классом», создание рабочего государства в первом послереволюционном периоде…» «Диктатура пролетариата” не указывала на какие-либо специальные характеристики, методы или учреждения правления пролетариата – это означало господство пролетариата, и больше ничего” (ibid: 213). .