Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Долгое время в отечественной политико-экономической литературе вообще отметалась или не замечалась проблема сочетания экономической эффективности (рациональная организация производительных сил) и социальности или то, что более узко можно обозначить как проблему социального равенства. В большинстве случаев отечественные политэкономы полагали, что имеющийся в наличии социализм автоматически обеспечивает гуманизм, нравственность, моральность, т. е. социальное равенство. Дело оставалось лишь за поднятием эффективности производства и исправлением кое-каких мелочей. Однако «лишь» поднять эффективность никак не получалось: «социалистический способ производства» в техническом и технологическом отношении десятилетиями оказывался менее совершенным, чем «капиталистический способ производства».

В советский период проблема сочетания эффективности и социальности постоянно стояла «над душой», давила на всю практику и теорию социалистического хозяйствования. Многие хозяйственные мероприятия осуществлялись не с точки зрения экономической эффективности, а преследовали достаточно определенные социальные цели. Например, строительство промышленных предприятий в среднеазиатском регионе с целью индустриального его развития и увеличения занятости населения. Считалось, что в преследовании такого рода социальных целей состоит преимущество «социалистического способа производства» и «социалистического» хозяйственного механизма. Хотя четко никто не мог объяснить: какое отношение имел хозяйственный механизм в достижении социальных целей. Ведь преследование этих целей делалось не благодаря экономическому механизму, а вопреки ему. В теоретическом смысле прямо и четко проблему сочетания эффективности хозяйственного механизма и преследования социальных ценностей не решали и даже научно не ставили. Исключение составляет постановка Преображенского и некоторых других экономистов того времени, но советскими экономистами они не были развиты. Только с началом горбачевской перестройки и кризисом «реального социализма» были сделаны некоторые попытки ее обсуждения.

Сегодня, представляется, более правильным будет говорить не о смене способа производства, ибо никаких существенных изменений в этом отношении не произошло, а об изменении представлений на этот счет. Сегодня следует говорить о снятии искажений и препон в рыночном механизме, о выводе социальных ценностей за пределы рынка, за пределы способа производства. Если рынок есть объективная необходимость и реальность, то нельзя же всерьез полагать, что люди могут по своему желанию запретить или отменить эту объективную реальность. Мы можем мешать рыночному механизму или не мешать. Можем его внешние параметры регулировать, при условии понимания и знания издержек этого регулирования.

Сам по себе рынок не дает и не ведет к каким-то социальным, этическим целям. И даже плановое регулирование рынка само по себе не ведет к достижению этических ценностей. Просто рыночные методы дают сиюминутный эффект, планово-рыночные методы в большей мере ориентированы на долгосрочный эффект. И надо сказать, что это неоднократно подтверждалось в истории.

Вместе с тем плановые методы представляют собой хороший канал для проведения политики, исходящей не только из чисто экономической эффективности. Через эти методы весьма удобно проводить и социальные, этические ценности. Это часто провоцирует политиков социальные цели ставить не как результат сознательного регулирования рынка, а вставлять их в сам рыночный механизм с помощью этих методов.

Кстати, в советский период чаще всего так и было. Через плановые методы пытались решать не задачи повышения экономической эффективности, а преимущественно социальные цели. Но результат и в том, и в другом случае оказывался существенно меньше предполагавшегося.

Итак, кратко остановимся на некоторых принципиальных положениях. Первое положение касается тоталитаризма, которым часто характеризуют советскую систему. Он, конечно, является особой исторической формой политического режима, который сам по себе обусловлен объективно, а не с неба свалился. Но нельзя все смешивать. Отождествление Ленина и Сталина, отсутствие четкого деления на ленинский период и сталинский период есть методология «Краткого курса истории ВКП(б)». Когда упертые сталинисты и упертые либералы одинаково придерживаются этой точки зрения, т. е. по существу отождествляют Сталина и Ленина, то они дружно и в полном согласии друг с другом придерживаются методологии сталинского «Краткого курса».

Это делают многие историки советского общества. На такой позиции находятся и американский историк Ричард Пайпс и отечественный академик А. Яковлев, который раньше любил Сталина, а потом, видимо, наоборот. Когда они заявляют, что Ленин и Сталин – это одно и тоже, они всего лишь говорят сталинским языком, прочно держаться сталинской методологии.

Кто первый сказал, что в Советском Союзе построен социализм? Первый это сказал Сталин. До Сталина этого не говорил никто. Все большевики до 1936 года (возможно, несколько раньше) говорили, что у нас был переходный период. А после принятия сталинской конституции все дружно стали говорить о построении социалистического общества в СССР. Кроме, оппозиции и прежде всего троцкистов.

Теперь другое положение. Иногда говорят, что Горбачев, вернувшись из Фороса, увидел другую страну, страну, которая очень изменилась. Говорят, что в стране изменился не только политический режим, но и социальные основы общества, заложенные Октябрьской революцией. Но, если социальные основы, заложенные Октябрьской революцией просуществовали до Ельцина, значит, они были и в период Сталина и в период Брежнева? И вдруг указом Ельцина о приватизации поменялись социально-экономические основы общества. Но, ведь, указами социально-экономическая система общества не меняется. Это невозможно. В таком случае придется отрицать объективные социальные законы, объективность истории. Сейчас нет Ельцина, нет его указов, неизвестно, что будет через год, полтора, какие указы еще придумают новые лихие люди. И что же, после каждого указа будет принципиально меняться социально-экономическая основа общества? Сталин захотел и объявил социализм и все ему поверили, а кто усомнился, тот был репрессирован. Хрущев, как все помнят, объявил к 1980 году построение коммунизма. Но ему мало кто поверил, потому что уже не было репрессий, а потом его вообще сняли с должности. Нельзя же научно определять историю только в соответствии с последними заявлениями последнего вождя. У истории есть объективные законы развития, которые и призвана изучать социальная наука.