Лев Безыменский - Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

Так или иначе, но в Вашингтоне было решено дать отрицательный ответ. Советскому Союзу было заявлено, что, во-первых, в Берне не велись переговоры, а лишь «подготовительные беседы», во-вторых, они носили сугубо военный характер, являющийся компетенцией главнокомандующего войсками на средиземноморском театре. Последний не будет возражать против участия советских представителей, но только на позднем этапе переговоров в штабе в Казерте. При этом фельдмаршал Александер сохранит «единоличное право вести переговоры и принимать решение».

Мы видим, что у СССР были все основания выразить свой протест 16 марта. Более того: 17 марта в Москву пришло сообщение от фельдмаршала Александера, в котором он подтверждал согласие на приезд советских представителей в том случае… если «ведущиеся в Берне переговоры будут идти успешно». Очередной конфуз! Ведь Советское правительство убеждали, что в Берне не ведется никаких переговоров, а Александер своей собственной персоной подтверждал, что переговоры ведутся! Но не в этих, порой анекдотических, противоречиях дело. Они отражали внутреннюю противоречивость позиции США и Англии в гораздо более важных, принципиальных вопросах отношений между державами антигитлеровской коалиции.

Собственно говоря, что так задело США и Англию в советском ответе? Ведь СССР не выдвигал никаких принципиальных возражений по поводу самих переговоров о капитуляции. Он и не мог этого делать, будучи заинтересованным в быстрейшем окончании войны. В истории боев на советско-германском фронте мы, бывало, сами предлагали немецким войскам капитулировать — под Сталинградом, под Корсунь-Шевченковским, под Кенигсбергом. Президент Рузвельт в личном и строго секретном послании на имя И.В. Сталина 25 марта 1945 года писал: «…Как военный человек, Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом»,

29 марта И.В. Сталин писал Рузвельту:

«Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрять их в деле открытия фронта союзным войскам.

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт».

По поводу же аналогии с Кенигсбергом и Данцигом И.В. Сталин не без основания заметил:

«К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел от них далеко на запад, на Одер. Совершенно другое положение у немецких войск в Северной Италии. Они не окружены, и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, несмотря на это, все же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии».

Сегодня нельзя не признать абсолютной правоты И.В. Сталина. Конечно, он был прав, предполагая «другие, более серьезные цели» у немецкого командования. Мы их знаем: раскол союзного лагеря, разгром партизанского движения совместно с участием англо-американских войск, выигрыш времени. «Более серьезные цели» были и у западной стороны. И.В. Сталин косвенно писал о них в другом послании Ф. Рузвельту, предупреждая об опасности сепаратного сговора. Он видел реальные последствия складывающейся ситуации: на советско-германском фронте вермахт оказывал ожесточенное сопротивление (в марте бушевали бои в Венгрии и Померании), а на Западном фронте Эйзенхауэр, начав в конце февраля наступление, двигался почти без сопротивления. Наконец, в Северной Италии фельдмаршал Александер с 1944 года не предпринимал никаких активных действий…

Чем дальше упрямились в своей позиции США и Англия, тем больше они давали оснований считать, что их намерения выходят далеко за рамки североитальянского театра военных действий. Конечно, можно согласиться с Б. Смитом и Е. Агаросси, которые считают, что в марте — апреле 1945 года ни Рузвельт, ни даже Черчилль не собирались вступать с Гитлером в военный сговор. Однако они недалеки от истины, когда утверждают: «К моменту приближения краха нацистской Германии политические расхождения и споры между участниками «Большой тройки» стали выступать наружу… Бернская операция как раз идеально подходила для того, чтобы обострить и, может быть, ускорить этот процесс».

Вот мнение английского историка и публициста Кимче: «Легко понять нараставшее недоверие Москвы. Сначала Кремль узнал о встрече в Фазано, на которой руководящие деятели немецкой группы армий, возглавляемой фельдмаршалом Кессельрингом, решили искать сотрудничества с (западными) союзниками, чтобы задержать продвижение Советской Армии в Центральную Европу. Вслед за этим высший начальник СС и полиции в Италии появился в Швейцарии и освободил двух партизан, не являющихся коммунистами. И, наконец, Молотову сообщают, что заместитель фельдмаршала Александера генерал Лемнитцер и начальник разведки английский генерал Эйри отправляются в Швейцарию якобы для того, чтобы сказать Вольфу, что он может приехать в Казерту для сдачи. Почему, собственно говоря, это не мог сказать Вольфу с равным успехом Даллес? Конечно, шла еще какая-то игра, и о ней узнал Кремль. А спустя некоторое время Гиммлер вел аналогичные переговоры с Бернадот-том и другими шведскими посредниками… Было ли все это только случаем?»

Разумеется, ответ на этот вопрос мог быть для Советского Союза только отрицательным. Тем более что из Швейцарии поступали тревожные сообщения, сигнализировавшие о темной и нечестной игре, задуманной американцами. Поэтому нечего удивляться, как это делают некоторые западные авторы, что тон и содержание советских протестов были резкими.

Но вот другой вопрос: почему США и Англия, несмотря на эти протесты, весь март и начало апреля 1945 года так упорно держались за авантюру Даллеса? Причин было несколько. Конечно, фельдмаршал Александер с чисто военной и достаточно ограниченной своим театром военных действий точки зрения с удовольствием принял бы капитуляцию группы «Ц» и итало-фашистских войск. Бои 1944 года не принесли фельдмаршалу больших (и легких) лавров. Но, судя по всему, не эти соображения решали дело — Александер лишь выполнял указания объединенного верховного главнокомандования и обоих правительств. Соображения последних Б. Смит и Е. Агаросси излагают так: