Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Возникшие у президента Рузвельта «подозрения» относительно колоний для Германии основывались на донесениях американской разведки; ни в немецких, пи в английских документах не упоминаются эти острова, однако факт остается фактом, что Чемберлен думал о закреплении своего «сближения» с Гитлером путем предоставления ему некоторых колоний, чтобы задобрить фюрера.

Однако, если политическая линия в отношении Германии начинала приобретать определенную твердость в Вашингтоне, то нельзя сказать этого про американское посольство в Лондоне. 19 октября англичане оказали американскому послу Кеннеди своеобразную честь, пригласив его выступить с речью на обеде в Военно-морской лиге в честь дня Трафальгарской победы. Исполненный сознания долга, он информировал государственный департамент, что собирается в своей речи выразить удовлетворение мирным решением Мюнхенской конференции четырех держав, а госдепартамент не высказал никаких возражений. Почему же госдепартаменту возражать? Разве пе сам Рузвельт послал поздравительную телеграмму Чемберлену? Но госдепартамент не сообщил об этом намерении своего посла Белому дому и не проверил текст предстоящего выступления Кеннеди.

Посол отдавал себе отчет в том, что для него это важный случай и что он должен взвесить каждое слово. Он знал, что к этому времени он стал противоречивой фигурой как в своей собственной стране, так и в Англии. Его противники в правительстве Рузвельта, да и сам президент в данном случае, считали, что он оказался «в руках леди Астор и кливлендской группы» 1и стал слишком большим англофилом. С другой стороны — многие англичане считали, что он оказывал сильнЬе влияние на сторонников политики умиротворения, проводимой Чемберленом. Однако убеждение Кеннеди было слишком сильное, чтобы скрыть его, и в одном месте своего выступления он заявил: «Я давно придерживаюсь той точки зрения, что как для демократий, так и для стран с диктаторскими режимами непродуктивно усиливать разрыв, существующий в настоящее время между ними, путем подчеркивания различий, которые сейчас и без того очевидны. Вместо дальнейшего продолжения шума вокруг того, что считают несовместимыми явлениями, они могли бы с обоюдной выгодой направить свою энергию на решение общих для них проблем путем попытки восстановления добрых взаимоотношений на мирной основе. Верно, что у демократических и диктаторских режимов имеются важные разногласия во взглядах, которые в некоторых областях более глубоки, чем в политике. Однако просто нет никакого смысла позволять этим разногласиям разрастаться до неудержимого антагонизма. В конце концов, нам придется жить вместе в одном и том же мире, правится нам это или нет».

В этом было точное отражение политики английского правительства, и такое заявление вполне могло быть сделано самим Чемберленом. За исключением лондонской

* Кливлендская группа Асторов — одна из группировок английского монополистического капитала, тесно связанная с правым, наиболее реакционным крылом консерваторов. — Прим. ред. газеты «Таймс» и других сторонников политики умиротворения, выступление посла было воспринято в Лондоне плохо и еще хуже — в Соединенных Штатах. Президент остро реагировал на критику в прессе, дав нагоняй госдепартаменту за то, что он позволил послу сделать такое заявление, а госдепартамент, в свою очередь, начал искать козла отпущения. Начальник Европейского отдела госдепартамента Дж. Моффат писал: «Государственный секретарь (Корделл Хэлл) очень расстроен... Он считает, что нам следовало, безусловно, заранее отменить выступление Кеннеди, несмотря па его утверждения, что он проводит «свою личную точку зрения». Хэлл спросил Самнера Уэллеса, почему он не заметил опасности в подготовленной Кеннеди речи. Уэллес ответил, что он, занимаясь Мексикой, считал, что государственный секретарь сам обратит внимание па этот вопрос, и автоматически завизировал выступление. Затем Хэлл заметил мне, что я по проявил никакой обеспокоенности, когда докладывал ему о намерении посла. Однако это не совсем точно, так как я говорил ему, что, несомненно, выступление посла вызовет некоторые отрицательные отзвуки, но слова о выражении им «своей личной точки зрения» избавят государственный департамент от нападок прессы. Дело в том, что Хэлл не хотел укорять Кеннеди и Буллита, поскольку они имели связи в Белом доме. Но нужен был козел отпущения, и таковым придется стать мне».

Когда спустя неделю после речи Кеннеди президент Рузвельт выступал по радио, то его жесткая линия была воспринята как прямой выговор послу Кеннеди: «Не может быть никакого мира, если власть законов заменяется повторяющимся время от времени применением голой силы. Не может быть никакого мира, если в основу национальной политики в качестве продуманного инструмента кладется угроза войной...»

Кеннеди воспринял выступление президента как «удар в спину», ио не отказался от поддержки политики умиротворения, проводимой Чемберленом.

В октябре личный самолет Гитлера — трехмоторный «юнкере» «Хорст Бессель» поднялся с берлинского аэропорта Темпельгоф. В нем находились два француза. Андрэ Франсуа-Понсэ, недавно назначенный послом в

Италии, летел в Берхтесгаден на свидание с Гитлером, чтобы попрощаться с ним, и попросил капитана Стэлена сопровождать его.

Франсуа-Понсэ испытал неприятное чувство, наблюдая, как расправились с Чехословакией. Тем не мепее поражение в Мюнхене убедило его в том, что теперь для Франции не оставалось иного пути, кроме как идти па какое-то соглашение с фюрером. Наблюдая за поведением Чемберлена и Вильсона во время Мюнхенской конференции, он, по существу, потерял всякое желание иметь дело с англичанами. Особенно его возмутила встреча Чемберлена с Гитлером после подписания Мюнхенского соглашения, и тот клочок подписанной бумаги, который породила их встреча. И как бы назло англичанам, он решил, что Франция тоже должна получить подобного рода бумагу.

Самолет приземлился в Берхтесгадене в три часа дня; полковник СС встретил двух французов и повел к личному мерседесу фюрера. Они поехали в горы к Оберзальц-бергу, где, как они предполагали, их встретит Гитлер; но, к огромному их удивлению, они проехали город и продолжали взбираться все выше и выше. Неожиданно они остановились перед огромной дверью, блестевшей бронзой. Дверь тут же открылась, и их глазам предстала ярко освещенная комната.

Офицер СС провел их в комнату и пригласил сесть в кресла, расставленные в салоне. Усевшись, они услышали тихое жужжание и поняли, что находятся в огромном лифте. Когда лифт остановился, двери отворились и перед ними оказался Риббентроп с протянутой в приветствии рукой. Он повел их к огромному окну, из которого открывался прекрасный вид на Альпы. Гитлер, «бледный, с искаженным лицом, но любезный и обходительный», оказывал им честь, принимая французских дипломатов на своей специальной вилле в горах — в «Орлином гнезде».