Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

только повторял: «Сожалею, что он не мертв. Я хотел отомстить за своих единоверцев».

При обыске полиция обнаружила у него паспорт. Юношу звали Гершель Гринцпан. Это был польский еврей семнадцати лет. В паспорте оказалось письмо, отправленное из Германии 31 августа 1938 года, в котором, в частности, говорилось: «Сегодня вечером объявили, что польские евреи изгоняются из городов. В 9 часов в наш дом явилась полиция, отобрала наши паспорта и увезла нас в полицейский участок. Там мы встретили многих других евреев. Нас собираются изгнать из Германии и заставить вернуться в Польшу. Что мы там будем делать, сынок? Благодари бога, что ты в безопасности во Франции...»

Письмо было от отца Гершеля Гринцпана, и, когда полицейский офицер начал читать его вслух, юноша заплакал. Постепенно, между всхлипываниями, из слов юноши стала ясной вся картина. Его родители уже двадцать лет жили в Ганновере, где отец работал портным, а мать швеей. Они вынесли те же унижения, что и другие евреи, жившие там, когда нацисты пришли к власти, однако польские паспорта спасали их от насилия, выселения и заключения в концентрационный лагерь. Для себя они ничего не просили, лишь бы разрешили им продолжать работать, но для своего сына они искали спасения.

В июле 1938 года нацисты начали подстрекать население к спорадическим выступлениям против евреев, и жизнь для Гринцпанов в Ганновере стала еще труднее. Отец и мать обсуждали эту проблему, пока их сын, прибывший домой на летние каникулы, спал в комнате наверху. Наконец они пришли к решению, и на следующее утро отец сказал Гершелю, что должен тот сделать:

«Мой брат живет и работает в Париже. Он небогат, но он твой дядя и будет заботиться о тебе. Ты должен поехать к нему. Останешься во Франции, пока не минует здесь опасность».

«Л когда это будет?» — Гершель помнит, как он спросил родителей и получил ответ: «Мы не доживем до этого, сынок, может, ваше поколение доживет».

Он приехал во Францию в начале августа. Дядя принял своего племянника, но совершенно ясно дал ему понять, что ему нужно как можно скорее найти работу, а для этого он должен получить разрешение. 11 августа Гершель обратился к соответствующим властям за таким 124

разрешением, одиако ему не только отказали, но и дали недельный срок, по истечении которого он должен покинуть страну. Гершель понимал, что вернуться он может только в Германию, ибо никакая другая страна не пустит его к себе. Вместо этого Гершель спрятался в доме своего дяди. Именно в это время стали поступать письма от его отца, который писал, как их выселили из дома, где они прожили двадцать лет; как две тысячи польских евреев были согнаны к польской границе и эсэсовская охрана приказала им идти туда, откуда они в свое время прибыли; как поляки отказались пустить их на польскую территорию, и как они теперь живут в палатках, бараках и фургонах па ничейной земле, не имея ни достаточной пищи, ни одежды, а приближается зима.

И тогда Гершель Гринцпан впервые вышел из своего укрытия, где он скрывался с августа. Он знал, что у его дяди есть револьвер. Юноша положил оружие в карман и отправился пешком в долгий путь через весь город на Рю де Лилль, к немецкому посольству. Он не совсем ясно представлял себе, что сделает, пока не оказался на стуле напротив Эрнста Рата. Раньше он никогда в жизни не видел Рата, но вдруг почувствовал, что «должен был четко определить свое отношение».

В этот вечер, когда Гершель Гринцпан сидел в камере тюрьмы «Фреснэ» недалеко от Парижа в ожидании суда, в мюнхенской пивной рекой лилось пенистое пиво. Баварская столица начинала свои ежегодные торжества, и город был полон гостей. В течение дня в город прибывали коричневорубашечники и члены организаций «Гитлерюгенд» и «Дейтшемэдхен». С наступлением темноты молодые люди собрались на Мариенплац перед зданием древней ратуши, взялись за руки и танцевали в вечерней прохладе, аплодируя и крича «Хайль Гитлер!». По всему городу рестораны и кафе были до отказа набиты преданными сторонниками нацизма, которые состязались друг с другом в распитии спиртного. Из громкоговорителей, развешанных на фонарных столбах, доносились протяжные воинственные мелодии нацистского гимна «Хорст Вес-сель».

Для своего шага отчаяния Гершель Гринцпан не мог выбрать более подходящего дня, чтобы вызвать неистов-

ство национал-социалистов, ибо 8 ноября было кануном годовщины «путча в пивной». 9 ноября 1923 года Адольф Гитлер возглавил марш трех тысяч штурмовиков из мюнхенской пивной на юго-восточной окраине города к его центру, призвав их к свержению тогдашнего правительства. Между правительственными войсками и штурмовиками из отрядов СС произошла перестрелка. Строй штурмовиков был прорван, а шестнадцать из них убиты. Гитлер и его сообщники были арестованы; их судили как изменников. Гитлер был признан виновным и осужден па пять лет тюремного заключения, однако через девять месяцев был выпущен на свободу. В тюрьме он закончил свой сумасбродный опус «Майн кампф», который вскоре стал библией национал-социалистского движения.

После «путча в пивной» последователи Адольфа Гитлера считали его мучеником, и он должным образом благодарил их. Придя в 1933 году к власти, он каждый год теперь устраивал в мюнхенской пивной торжества со своей старой гвардией. На этот раз он ехал на торжества из Байройта, где находился у своей старой приятельницы Випифред Вагнер, английской невестки великого композитора, являвшейся одной из самых страстных поклонниц фюрера. К мюнхенской пивной он подъехал в возбужденном настроении, которое получило новый импульс, когда Йозеф Геббельс вручил ему донесение от Риббентропа о совершенном в Париже покушении на Рата. Глаза Гитлера загорелись. «Еврейская свинья! — закричал он. — Кто его подослал? Кто ему платил за это? Они еще пожалеют о содеянном!»

В ту ночь на торжествах присутствовал также капитан Фриц Видеман, командовавший в первую мировую войну ротой, в которой служил будущий фюрер рейха. Видеман был другом и наперсником Адольфа, пока открыто не высказал своего разочарования нацистской политикой агрессии. Теперь он уже был близок к выходу из игры — через несколько недель его «вышлют в изгнание» в Сан-Франциско в ‘ качестве генерального консула, но пока он пользовался большим авторитетом у Гитлера п рекомендовал ему не торопиться с решением. «Сейчас на политической арене спокойно, — говорил Видеман. — Зачем же поднимать шум?»

И хотя Гитлер понимал разумность советов своего старого друга, тем не менее он неистовствовал. Какое 126

значение имеет то, что Рат не член партии? Стреляли пе в какого-то одного человека, а в германский рейх, и стрелял еврей! Этот акт требовал возмездия. Перед ним замелькали картины еврейской угрозы всему миру; ненависть, злоба и желчь постепенно наполнили все его существо. Геббельс в это время находился в пивном зале и, ковыляя от группы к группе \ чокался пивными кружками со старой гвардией. Гитлер подозвал его к себе.