Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

В свете такого заявления вряд ли следует удивляться тому, что по возвращении в Англию Черчилль попросил своего старого приятеля, отставного детектива специального отдела Скотленд-ярда вернуться к нему на службу в качестве телохранителя. Черчилль привел в порядок свой пистолет. «Было известно, что в Англии находится двадцать тысяч организованных немецких нацистов, — писал он, — и просто в соответствии с нацистскими приемами в других дружественных странах началу войны предшествовала бы острая прелюдия саботажа и убийств». Ожидая, когда со сцены уйдут умиротворители, подобно Чемберлену и Галифаксу, Черчилль был решительно настроен никому не позволить избавиться от него самого.

Первые слухи о возможном восстановлении отношений между немцами и русскими дошли до главы французской военной делегации генерала Думонка 17 августа.

Этот день был самым тяжелым для англо-французской военной делегации. На каждом заседании Ворошилов упорно настаивал на том, чтобы советские войска имели свободный проход через Польшу, и каждый раз французы пытались представить дело так, что, когда наступит время и Польша подвергнется нападению, она сама обратится за помощью к русским. Однако советский маршал настаивал на подписании соответствующего соглашения теперь.

К этому времени англичане оказались в затруднитель ном положении, а неуклюжие увертки адмирала Дракса только способствовали ухудшению позиций английской делегации па переговорах.

На вопрос русских, сколько дивизий может выставить его страна в случае войны, Драке предложил своему помощнику генералу Хейвуду назвать такие цифры, которые, будучи ничтожно малыми, тем не менее фактически были преувеличенными: две дивизии немедленно, и еще две — несколько позднее. По сравнению с тремястами советскими дивизиями и ста французскими дивизиями это была до смешного малая цифра; поэтому Ворошилов сначала не поверил и попросил повторить ее. Драксу и в голову не пришло (а возможно, он считал это несущественным) указать на возможности английских военно-воздушных сил и войск Британской империи из Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки, Индии и колоний. Однако это было еще не самой худшей ошибкой Дракса. Чтобы заставить русских связать себя союзническими обязательствами с Западом и Польшей, нужно было убедить их, что поляки могут выстоять против немцев и что, присоединившись к Западу, Советский Союз не окажется один на один с огромной германской военной машиной. Однако Драке, по-видимому, этого не понимал. Еще на борту корабля по пути в Россию он неоднократпо повторял: «Да, бедная старая Польша. Если ее оставить в одиночестве, она будет разгромлена в две недели. У нее нет никаких шансов. Вот почему нам нужно стоять за нее». И теперь он вдруг наклонился к Ворошилову и сказал: «Не забывайте, что Польша, если ее оставить одну, может быть разгромлена в две недели».

Впоследствии Бофр комментировал этот эпизод следующим образом: «Впечатление было такое, будто Ворошилов только что получил конкретное подтверждение слабости Польши. Учитывая же условия, в каких скорее всего предстояла борьба на Востоке, это означало, что Россия окажется в одиночестве лицом к лицу с германской армией».

Думенк решил, что должен каким-то образом убедить поляков проявить благоразумие. Для выполнения срочной миссии он выбрал самого симпатичного, молодого и силь-пого в спорах члена своей делегации. В письме, копия которого была послана в Париж, говорилось:

«Капитан Бофр проследует в Варшаву, чтобы устно передать генералу Муссе (французский военный атташе) всю необходимую информацию.

1. Исключительно важно получить от польского генерального штаба принципиальное согласие на возможность прохода советских войск через польскую территорию. Русские строго ограничили свою просьбу разрешением прохода по «вильнюсскому коридору» и в Галицию. Невозможно отрицать стратегическую важность такой меры. Стратегически не менее важно и заключение военного пакта.

2. В случае принятия этого принципа мы можем получить заверения, что между Польшей и нами по русской территории будут установлены коммуникации — из каких пунктов должны начаться эти коммуникации, чтобы лучше всего обслуживать тыловые районы Польши?

3. В соответствии с нашим обещанием мы абсолютно ничего не сказали относительно польской армии».

Вечером 17 августа Бофр выехал из Москвы, и растаяли все надежды французской делегации. Русским было объявлено, что он возвращается в Париж; однако когда на следующий вечер он прибыл в Варшаву, на пригородной станции его незаметно сняли с поезда и доставили во французское посольство, где Бофр попал прямо на званый ужин, затянувшийся до полуночи. Как только закончился ужин, французский посланник Лооп Ноэль и генерал Муссе удалились в кабинет посла, чтобы обсудить вопрос, как убедить поляков разрешить проход русских войск в случае войны. Беседа глубоко разочаровала Бофра, поскольку ни посланник, ни военный атташе не выразили надежды на успех в этом вопросе и даже не проявили стремления оказать давление на поляков. Ноэль опасался, что любая попытка решительного давления па поляков может полностью повернуть их против Запада и вынудить броситься в объятия Германии — вариант наиболее маловероятный на данной стадии, хотя, как утверждал Ноэль, он вполне верил в такую возможность. Генерал Муссе просто побаивался русских и с подозрением относился к их предложениям. В ходе обсуждения все же была достигнута договоренность, что на следующий день Ноэль посетит полковника Бека, а генерал Муссе попытается уговорить начальника генерального штаба генерала Сташкевича.

49 августа части вермахта продолжали стягиваться к польской границе. Официально о мобилизации не было объявлено, но Варшава была полна слухов о надвигавшемся кризисе.

Тем не менее это никого, казалось, особенно не беспокоило; в столице не предпринимались никакие специальные меры предосторожности. Стояла ясная солнечная погода; девушки гуляли в летних платьях, на открытых площадках играли оркестры, кафе были битком набиты беззаботной публикой.

В военном министерстве генерал Сташкевич признался генералу Муссе и Бофру, что он не особенно обеспокоен приближением критических дней. Дословно повторив высказывания Бека и представив маневры немцев как «запугивание», начальник генерального штаба, казалось, был убежден, что «дела сами по себе уладятся» и Польша сама будет в состоянии предпринять меры против любого нападения. Он был дружелюбен и неофициален, но, как только разговор коснулся просьбы русских разрешить пропуск их войск через польскую территорию, сразу же любезность и дружелюбие исчезли. «Я понимаю вашу точку зрения, но прошу вас понять и нашу позицию, — сказал он. — Мы знаем русских лучше, чем вы. Конечно, я понимаю общую обстановку, и не исключено, что начало войны может быть ускорено этими обстоятельствами, но даже это соображение не может заставить нас изменить нашу точку зрения».