Наталья Пушкарева - Женщины Древней Руси

Помимо прелюбодеяния, совершаемого как замужними, так и незамужними «женами», широко бытовали и другие проступки морально-нравственного порядка. Шкала наказаний за них была широка — от десятка покаяльных поклонов (или нескольких гривен штрафа) до нескольких лет поста. Особенно строго карались женщины, совершившие детское «душегубство», «исказившие» в себе ребенка, использовавшие для этого разные «зелья». Подобных «жен» церковь разрешала мужьям, «доличив» (уличив), самим «казнить», т. е. наказать [516] МДРПД. I. Ст. 12. С. 10; VII. Ст. 14, 44, 45, 61. С. 45–47; XI. Ст. 29. С. 70; XIX. Ст. 138. С. 127; ПРП. Вып. I. УЯ. Ст. 18–26, 37. С. 268–269. .

Поскольку женщины на Руси нередко участвовали и в различных потасовках, Устав князя Ярослава не только выделил в особую статью «драку по-женьскы» (укусы, «одеранье»), но и ввел специальные наказания за побои, нанесенные собственному мужу, а также другой женщине. В последнем случае штраф был вдвое больше: 3 гривны за побои, нанесенные мужу, против 6 гривен за избиение женщины женщиной. Среди исповедных вопросов к «женам» встречаются наказания тем «затворницам», которые «лаяли», «бились», «плюнули на лице» посторонним мужчинам и своему мужу. Есть в требниках упоминание о наказаниях женщины за избиение даже «отца духовного» и за «срамословие» ему. За словесное оскорбление («или укорила еси чужаго мужа…») налагалась епитимья–12 поклонов [517] ПРП. Вып. I. УЯ. Ст. 39–40. С. 269–270; Служебник с Требником XV в. Соф. б-ки // РО ГПБ, F. п. 1, № 875, л. 133–133 об.; Требники XV в. // РО ГПБ, Соф. б-ка, № 875, л. 134; РО БАН, Архан. Д-73, л. 44; Сбор. рук. XV в. // РО ГПБ, F. п. 1, № 729, л. 174–174 об. .

За воровство, как один из видов уголовных преступлений, взыскивались равные штрафы и с мужчин, и с женщин («тако же и жена», добавляет составитель Устава Ярослава при описании краж конопли, льна, полотна). Кража женой у собственного мужа, как проступок скорее нравственного, чем уголовного, порядка, не влекла за собой епитимью (лишь «мужъ казнитъ ю»), но за поджог дома, стога на женщину налагался штраф. Примечательно, что ситуация, когда муж продавал или пропивал женино добро, давала право женщине на «разлоучение» [518] ПРП. Вып. I. УЯ. Ст. 30–32, 34. С. 269; Требник XV в. // РО БАН, Архан. Д-73, л. 44 об.; РИБ. Т. VI. Вопрошание Кирика. Ст. 92. С. 48; ГВНП. № 31. С. 61. .

Помимо свидетельств об ответственности женщин за собственные проступки в источниках встречаются упоминания об ответственности жен за действия их ближайших родственников, в первую очередь мужей. Если имущественная сторона этого вопроса характеризуется наличием тайной ипотеки на имуществе жены, то аспект личной ответственности обусловлен существованием пережитков системы ответственности коллективной. Несмотря на то что на основании РП можно судить об утверждении уже в X в. системы индивидуальной уголовной ответственности, тем не менее в ней же имеется и статья о выдаче свободного «людина» за «разбой» на «поток и разграбление» вместе с женой [519] ПРП. Вып. I. РП. Ст. 7. С. 109. Аналогии можно найти и в польско-литовском праве ( Makarjewicz I . Polskie prawo karne. Lwow — Warszawa, 1919. S. 75). . Подобные свидетельства есть и в повествовательной литературе. Так, некоторые полоцкие князья в 1129 г. были сосланы преемником Мономаха князем Мстиславом Владимировичем вместе с женами и детьми. Трудно определить степень участия в княжеских интригах наложницы галицкого князя Ярослава Осмомысла «Настаски», обвиненной галичанами в «ворожбе», но казнена она была явно в назидание непокорному князю. Вместе с мужьями, оказавшимися побежденными в политической борьбе, несли наказание и их жены; преследования за политические разногласия распространялись на жен опальных даже в Новгородской республике. Церковные власти следовали за светским законом, стремясь обязать жену нести ответственность за преступления мужа. Однако это правило не было односторонним: «Достоит жене мужу своему помочь терпети опитемьи и мужу жене своей достоит велми волею, яко ж друг другу, брат брату добро есть тако» [520] ПСРЛ. Т. II. С 293, 564 (под 1173 г.); НПЛ. С. 252 (под 1215 г.); МДРПД. I. Ст. 10. С. 8. .

Но случаи совместной ответственности, в том числе жен за мужей, к концу XIV–XV в. становятся все более редкими. «Поток и разграбление» всей семьи в РП заменяются высокими штрафами в кодексах феодальных республик. Среди массы зависимого населения, в частности холопок, принцип неответственности членов семьи (если они, конечно, не были соучастниками), выгодный холоповладельцу, нашел свое утверждение еще в РП: «Аже холоп крадет кого-либо, то господину выкупати и любо выдати и с ким будеть крал, а жене и детем не надобе; ино оже будуть с ним крали и хоронили, то всех выдати» [521] ПРП. Вып. II. ПСГ. Ст. 1. С. 286; Ст. 16. С. 288; Вып. I. РП. Ст. 121. С. 136–137. .

Последний вопрос — о правах женщин во время судебного процесса. В древнейший период отечественной истории суд носил, как известно, состязательный характер и обе стороны считались истцами. Даже если не затрагивать историю развития имущественных отношений в древнерусской семье [522] Ограничения процессуальной дееспособности женщин в сфере имущественных отношений см.: Пушкарева Н. Л., Левина Е . (США). Женщина в средневековом Новгороде XI–XV вв.//Вестник МГУ. Сер. История. 1983. № 3. С. 78–89. , то и тогда нельзя не заметить, что уже Устав князя Владимира представляет женщину конца XII — начала XIII в. полноправной участницей судебного процесса [523] ПРП. Вып I. УВ. Ст. 7. С. 238. В отличие от русских земель в европейских странах женщины не могли принимать участия в судебных поединках ( Lesmsky В. Op. cit. S. 190; Rafacz I. Dawny proces Polski. Warszawa, 1925. S. 176). , а нормативные документы Псковской и Новгородской феодальных республик дают представление о механизме судебного поединка с участием женщины. Так, тягавшийся со вдовой знатного человека во Пскове (сословная принадлежность и семейное положение, очевидно, воздействовали на определение широты процессуальной самостоятельности) должен был присягнуть и биться на поединке либо сам, либо выставить вместо себя наймита. Аналогично поступала и женщина. Вместе с тем ей предоставлялся ряд привилегий. Например, в Новгородской республике женщина присягала перед тяжущейся стороной не в суде, а у себя дома. Псковская судная грамота предусмотрела случай о тяжбе между двумя женщинами: «А жонки с жонкою присужать поле (судебный поединок. — Н. П.), анаймиту от жонки не быть ни с одну сторону», т. е. наймит отменялся [524] ПРП. Вып. II. ПСГ. Ст. 36. С. 291; НСГ. Ст. 18. С. 214; Ст. 16. С. 214; ПСГ. Ст. 53. С. 293. .

Самостоятельность женщин в судебных процессах подтверждают и другие факты. Например, в середине XV в. великий князь Василий II назначил «поле» о спорных землях между княгиней Евфросиньей и великокняжескими крестьянами. Но «поле» не состоялось: княгиня Евфросинья «отступилась» от притязаний. Суть тяжбы между слуцким князем Семеном Михайловичем и пинской княгиней Марией излагает судная грамота 1499 г. Княгиня Мария с дочерью Александрой самовольно захватили во владение Слуцк и Копыл, хотя эти города принадлежали брату Марии, Семену Михайловичу. Судебная тяжба была решена в пользу законного владельца городов, а княгиня Мария с Александрой обещали «в то не вступатися». Не менее интересная ситуация описана в правой грамоте кемских князей, которым пришлось тягаться с «Федоровою княгинею Кемского с Анною». Она, как и княгиня пинская Мария, тоже пренебрегла правами законных владельцев: «Анна того селца и деревень нам не отдает, а живет в нем силно». «Во княгино Аннино место» ее человек Тимошка предъявил суду даже фальшивые документы, сфабрикованные под руководством княгини (с «княжь Федоровой рукой») [525] Мейчик Д. М. Грамоты и другие акты XIV–XV вв. Московского архива Министерства юстиции. Кн. 4. М., 1884. № IV (1). С. 109; АЗР. Т. 1. № 163.С. 185; РИБ. Т. XXXII. Ч. I. Пг., 1915. № 81. С. 132–137; АСЭИ. Т. III. № 475. С. 457. .