Артём Драбкин - Снайперы [litres]

В то время с пополнением стали приходить ребята, призванные с бывших оккупированных территорий и из числа бывших военнопленных. Среди солдат отношение к ним было абсолютно такое же, как и к солдатам призванным из тыловых районов страны. Расскажу, например, о своем непосредственном опыте. Там, где я родился, говорят не почему, а почто, не Или, а Але. Помню, у нас в деревне идут ребята с гармонью и поют: «Але ты ня ви, ня видешь. Але ты ня слы, ня слышышь. Красное знамя нясут впяряди…» Это такой своеобразный псковский говорок. И вот с пополнением пришел парень. Подходит ко мне и говорит: «Давай знакомиться». Познакомились, стали разговаривать. Я ему говорю: «Слушай, а ты «скобарь». Он удивился: «А откуда ты знаешь?» – «Потому что я тоже». Рассказал мне, что всю оккупацию прожил в маленькой деревне километрах в двадцати от Бежаниц. Тут, кто-то позвал меня: «Альтшуллер!» Он меня спрашивает: «А, че такая у тебя фамилия?» Отвечаю: «Я еврей». Он так на меня уставился и спрашивает: «А, а что это такое Еврей?» Как мог ему объяснил. Повторяю, что к таким людям, как этот парень, не было предвзятого отношения.

Есть в Финском заливе эстонский остров Сааремаа, который теперь называется Эзель. Огромный остров, на котором стоит город Курессааре. Мы там высаживались и нас там здорово потрепали. И вот когда мы там жили в бывшей немецкой казарме, отдыхали и ждали пополнения, как-то будит меня мой дружок Сашка: «Вставай.

Пойдем, посмотришь». Вышли. Видим, человек пять за оглобли везут телегу, а за ними еще человек сорок. Голодные, изможденные ребята, все плохо обмундированы, без ремней в обмотках. Сзади конвой в синих фуражках, а впереди лейтенант. Спрашиваю Сашку: «Ну и чего?» – «Это штрафники. Пойдем посмотрим». Мы там себя довольно свободно чувствовали, поэтому пошли за ними.

Свернули с дороги, а надо сказать, что там очень много камней. Все остановились. Вперед вышел старшина в отличном обмундировании из американской ткани, в шикарных хромовых сапогах с пистолетом на ремне. Взял лопату и очертил ею вокруг едва торчавшего из земли валуна и приказал его откапывать. Они взяли из телеги лопаты, откопали. С собой у них были деревянные слеги.

Их подсунули под него и всей армадой вытащили этот камень. Последовал приказ откатить валун метров на пятнадцать и закопать яму. Сложили лопаты в телегу, снова впряглись в нее, и пошли обратно. Кстати, как мы потом узнали, эту телегу они называли «амнистия». А мы, вернувшись к себе, рассказали ребятам об увиденном.

Я предложил: «Может, жратвы им соберем?» Нас тогда кормили очень хорошо, и мы собрали им пакеты с едой.

И когда они возвращались, мы подошли к этому лейтенанту и говорим: «Можно, ребятам дать подхарчиться?» Он отвечает: «Переживут. Не лезьте!» Мы не то чтобы испугались, но как-то стушевались. Тут выходит наш сержант, пулеметчик, фамилию которого забыл, но помню, что у него было два ордена «Красной Звезды». И он говорит этому лейтенанту: «Посмотри на свою… и на них».

Тот побагровел, задергался, но нас было человек восемь фронтовиков. Ну, мы отдали продукты, а на другое утро снова будит меня Сашка: «Пойдем, увидишь картину!» Снова движется вчерашняя процессия, подходят к вчерашнему камню. Старшина отходит метров на двадцать очерчивает лопатой большой круг и говорит: «Копайте на 10 штыков». Они молча выкопали, тогда старшина приказывает подкатить и сбросить в яму вчерашний камень… Скинули, закапывают. Сашка спрашивает меня: «Если завтра ты придешь сюда, понимаешь, что увидишь?» Я понял…

Дня через два мы встретили старшину, руководившего всем этим. Подошли и спрашиваем его: «Старшой, чего это вы делаете? Зачем?» Он говорит: «Вы не понимаете, это враги народа…» Как-то один раз их привели к нашей кухне. Повар наложил им полные котелки, а мы подсели к одному из этих штрафников парню лет двадцати шести. Стали его расспрашивать, а он только посмотрел на нас и говорит: «Ребята, дайте поесть». Расстегнул карман гимнастерки, вынул бумагу и дает нам. Это был отпечатанный на машинке приговор военного трибунала. Фамилию его я не помню, но текст был примерно такой: «Герой Советского Союза летчик морской авиации старший лейтенант ф. и. о. находясь в ресторане… будучи пьян затеял ссору с офицерами сухопутных войск и с криком: «Бей серую шинель!» выскочил и сломал нос… выбил зубы… приговорен к пребыванию в штрафном батальоне…» Но больше мы их не видели, потому что через несколько дней ушли на фронт. В дорогу нам выдали доппаек и я предложил отдать его штрафникам. Рядом с нами стояли бараки, в которых располагались солдаты эстонского корпуса. Мы собрали плащ-палатку продуктов и попросили двух эстонских ребят передать ее штрафникам.

После этой передышки в октябре 44-го мы отправились на фронт. Ехали поездом в теплушках. И запомнилось, что нас очень плохо кормили. Очень хотелось есть, а тем, кто постарше еще и выпить. Сам же я тогда не пил.

Подъезжали к литовскому городу Шяуляю, у которого состоялось большое танковое сражение, и он был сильно разбит. А с нами в вагоне ехал командир роты капитан Смирнов, работавший до войны на Кировском заводе. Он потом погиб у меня на глазах… Капитан играет на гитаре и вдруг подзывает меня: «Будешь подпевать мне еврейскую песню? – «Разменяйте мне сорок миллионов». Но я никогда до этого этой песни не слышал и он удивился: «Как это ты, еврей, и не знаешь ее?» Во взводе было нас четверо евреев, двое из Одессы. И когда капитан начал играть подошел Мишка, за ним остальные, и стали ему подпевать. Потом еще две или три песни, и ребята стали просить еще. Но он отложил гитару сказав, что на голодный желудок не поется: «Вот все бы отдал, чтобы поесть и выпить». Мишка спрашивает: «Все бы отдали?» Капитан отвечает: «Все!» Тогда Мишка говорит: «Ну, тогда снимайте полушубок. Какой у вас размер обуви?» Капитан ответил. Тогда Мишка спросил у лежавших на нарах солдат, у кого ботинки такого же размера. Велел снять и обратившись к капитану говорит: «Снимайте валенки!» А валенки у него были новые, и капитан удивился: «Это еще зачем?» Мишка отвечает: «Да я верну, не волнуйтесь! Но будет и выпить и закусить». Также Мишка снял полушубки со старшины и заместителя командира роты. В общем, он четверых раздел.

Солдаты бросили им ботинки и фуфайки, чтобы не замерзли. Все же офицеры. И когда мы остановились, Мишка быстро сбегал и узнал, что будем стоять два часа. Вернулся и говорит мне, еще одному солдату и моему дружку Сашке: «Надевайте красные повязки патруля и возьмите автоматы!» Он, Кузнецов Леша и еще один забрали все это барахлишко, а все было новое. Эти полушубки белоснежные – такая красотища. Пошли на площадь, где был рынок. Перед этим он нам объяснил всю операцию. Подходим к рынку, где литовцы торгуют копченым мясом, самогоном, только что выпеченным хлебом. Он приценивается, отдает полушубок, забирает в вещмешок продукты. И так ко второму, третьему… А мы идем сзади и примечаем. Потом подходим к первому литовцу и говорим: «Идет война, а вы раздеваете армию! Вы, что хотите прогуляться с нами в комендатуру?» Тот конечно: «Нет, нет, нет!» и отдает полушубок. Короче все полушубки и валенки мы забрали обратно и вернулись с едой, питьем. Хватило на весь вагон, потому что каждый принес по вещмешку продуктов за спиной и по два «сидора» в руках. Чего там только не было… Ребята хорошо подпили и ехали весело. Пели песни под гитару.