Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Оставили меня, я говорю новобранцам: «Теперь идите назад». Лежу, замерзаю, ведь январь месяц, уже ног не чувствую. И тут слышу, как по снегу хруст раздается, значит, что кто-то идет. Стало страшно, ведь по лесам все еще прятались недобитые полицаи и власовцы, которые в тылу нападали на наши обозы и пристреливали раненых. Думаю: «Кто бы ни шел, а надо кричать, звать на помощь, иначе насмерть замерзну». И стал кричать из последних сил: «Ребята! Братцы! Подойдите!» Они подходят, аж от сердца отлегло: наши. Спрашивают: «Что, раненый?» Я говорю: «Потопчите мне ноги, я их уже не чувствую». Они растерли их, и выяснилось, что это были артиллерийские разведчики, которые на передовой корректировали орудийный огонь. Такие высокие мужики, как сейчас помню. И один другому говорит: «Давай его отнесем, нам все равно мимо медсанбата идти». А как забрать? Первый наклонился ко мне, и предложил: «Бери меня за шею». Я когда его взял, он только начал распрямляться, ноги начали опускаться, и терпения нет, пронзила все тело страшная боль. Никакого сладу, закричал от боли, и говорю: «Нет, ребята, все, оставьте меня, я так не вытерплю, пристрелите, чтобы не мучился». Но ребята говорят: «Нет, мы тебя вытащим». Опять на плащ-палатку погрузили и поволокли вдвоем. К счастью, на дороге встретился наш санитар, тащит за собой «лодку»: санки для перевозки раненых. И что-то у него там наложено, а все санитары в основном были из стариков. Молодежь-то воевала на передовой. Увидел дедок нас, и говорит, мол, если я из 1119-го стрелкового полка, то он возьмет. По-крестьянски рассуждал. Услышал такое дело и кричу ему: «Да я из вашего полка!» А артразведчики санитара слушать не стали, взяли у него санки, без разговоров все барахло скинули на землю, меня положили и втроем быстро поволокли.

Притащили в медсанбат. А там уже столько раненых, что в землянку настоящая очередь. Чувствую, что не дождусь. Оттуда из землянки выходит один солдат, сразу же тащат другого на перевязку. И снова артразведчики меня спасли, подходят к медсестре и говорят: «Давай нашего без очереди, вам один хр…н, кого перевязывать, а этот парень погибает уже». Ну что же, затащили меня, тепло в землянке, хорошо. А вокруг врачи ходят, хирурги в кровавых халатах. Кровь повсюду разбрызгана, как на бойне. Принюхался, а запах-то страшный, кровавый. Положили меня на операционный стол. Снимать начали валенки-катанки, туда столько крови натекло, что пришлось и штаны, и обувку разрезать ножницами и снимать. Как взглянул: ноги синие, господи. Страшно. Один врач кричит: «Быстро, наркоз!» Что-то вкололи и сказали считать до пятнадцати, но я сразу же вырубился и уснул.

Проснулся, смотрю, меня перевязывают, а в миске рядом набросана куча осколков, которые вытащили из моего тела. Врач усмехается и спрашивает: «Может, на память себе какой осколок возьмешь?» Юмор был на фронте. И шутили часто, без этого нельзя. Бинтами буквально всего запеленали. Ни гимнастерки, ничего на теле не осталось, одни бинты.

После в палатку отнесли, где на носилках к перекладине подвесили. Бочка из-под керосина стоит, ее под печку сделали, топится, тепло. Принесли жрать мяса кусок, целый мосол. Красота. С аппетитом поел. На фронте ведь кормили одной овсянкой.

Теперь тяжелораненых надо дальше везти. Приходит санитарный автобус, привезли нас в Смоленск. Как сейчас помню, там какая-то церковь стояла на бугре, туда нас натаскали. Сколько было народу, ведь даже в проходе койка к койке стояла. Потом тем же автобусом привезли на станцию, погрузили на поезд в телячьи вагоны. Прямо с носилками клали на нары, застеленные соломой и одеялами из верблюжьей шерсти. Только загрузили, паровоз не гудел, а свисток как милиционер давал. Услышали его, немного успокоились, что в тыл едем, и тут налет вражеской авиации.

Повсюду взрывы, паника, свист бомб. Ходячие мгновенно разбежались, а мы лежим и ждем, ни встать, ни скинуться. Поезд, чтобы уйти от бомб, начал маневрировать, то вперед как дернет, то назад резко поедет, и мы с нар вместе с носилками полетели. А немец бомбы покидал, и давай из пулеметов бить. Только слышно, как пули по крыше цокают. Кончилась бомбежка, засвистел паровоз, все бегут в вагоне, медсестры забежали и увидели, что мы на полу валяемся. Девки, они и есть девки, плачут и визжат. Давай нас опять на нары затаскивать.

Утихло все, и попер нас поезд. Пошел, и пошел, и пошел. С перепугу или еще с чего-то, но у тяжелораненых, в том числе и у меня, открылся страшный понос, стало невозможно, течет из тебя и все, как вода. Такой запах стоял, что невозможно в вагоне находиться. Так что до Москвы, как собирались, нас не довезли, разгрузили в Вязьме. Там уже встречал санитарный автобус, на него тяжелораненых сняли с состава. И я там в госпитале шесть месяцев пролежал. Причем по приезде решили мне ноги ампутировать. И опять посчастливилось. Как раз смена медсестер была, когда уже назначили ампутацию. А тут привезли кинопередвижку, поставили ее в седьмую палату, что ходячие выздоравливающие лежали. Все туда кинулись, меня один ходячий солдат спрашивает: «А ты?» Ну как я доберусь, тогда ребята решили меня с кроватью, она была на колесиках, довезти. Закатили меня первым, потом второго, третьего. А ведущая сестра не проверила, где я нахожусь, она сменилась, и не отметила, что меня назначили на операцию. Все фильм смотрят, а я плачу, мне не до кино, ведь ноги отнимут. Тогда тот самый солдат говорит: «Чего ты переживаешь, ноги у тебя шевелятся, поэтому ни в коем случае не давайся им». Ну как ты тут не дашь?! Приходят врачи, кричат, давайте Солдатова в операционную нести. К счастью, меня взять никак нельзя было, кровать к кровати стоят, с носилками не подберешься. Так и оставили до утра. На следующий день приходят, я кричу, что не дам отнимать ноги. И плачу. Санитары ушли, что делать, не знают. Тогда приходит сам ведущий хирург, женщина, и приказывает санитарам: «Что вы его слушаете, кладите на носилки и несите в операционную». Меня положили и туда притаскивают. Ох ты, врачей стоит кругом масса. Думаю, в чем же дело, что такое, отчего их так много. Оказалось, что в это время приехал с инспекцией профессор. С меня все повязки сняли. Обычно это делали санитарки, а тут сама ведущий врач снимала, а я все равно продолжаю кричать, что не дам ноги отнимать. И тут профессор подошел, как глянул на хирургов, на меня развернулся, спрашивает: «Как это, кто тебе сказал, что будут ноги ампутировать? Ну-ка давай-ка я рефлексы проверю». И после говорит: «Что ты плачешь, ты еще бегать будешь!» У меня слезы на глазах, отлегло от сердца. Инспектор приказал загипсовать меня, и давать лекарства. Но ведущий хирург не сдается, начала апеллировать к тому, что раны не закрываются, может быть заражение крови, а там и гангрена пойдет. Но профессор говорит: «Ничего не случится, давайте гипсуйте». У меня еще и здесь, в Крыму последние три осколка вышли с левой ноги. А ходил после выздоровления спокойно. Вот такое мучение в госпитале перенес.