Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Такого, чтобы кто-то прямо так сказал: «Скоро будет война!», я не слышал. Но я бы сказал, что было какое-то общее ощущение этого. Ведь сколько было разных инцидентов на границе, шпионов, и недаром Советский Союз постоянно готовился к отпору. Да и песни, и фильмы, и спектакли в театрах в какой-то степени готовили к войне. Поэтому когда она началась, это лишь в какой-то степени оказалось неожиданным, но в целом этого и ждали.

Как вы узнали о ее начале?

По-моему, по радио услышал. Кругом ведь репродукторы висели. Но если родители пережили и революцию, и Гражданскую войну, и знали, что это за горе, поэтому сильно расстроились, то мы, подростки, где-то даже обрадовались. О подвигах мечтали. Поэтому когда уже в конце августа оказались в оккупации, для всех нас это был полный крах… Тут уж мы в момент повзрослели.

Люди как-то обсуждали неудачи начального периода войны?

Я помню разговоры, мол, слишком неожиданно все началось, внезапно. А я списывал это на слабое вооружение. Ведь сколько войск мы ни видели, но я, например, ни разу не видел наших танков. Только пехота или кавалеристы.

В эвакуацию не думали уехать?

У отца на комбинате еще чуть ли не до войны начали готовиться к эвакуации, поэтому все четко было организовано, и он даже уехал с заводским эшелоном. Но они успели проехать километров пятьдесят, застряли где-то по дороге, а немцы уже стороной обошли, и он вернулся домой.

Вас привлекали к каким-то оборонительным работам?

А как же. Мы с западной стороны города копали противотанковые рвы. С той стороны много балок, а мы рыли так, чтобы соединить их в один непрерывный ров. Но немцы пришли со стороны Днепропетровска и почти без боя заняли город.

Мы тогда уже на Украинской улице жили. Отцу от завода выделили в двухэтажном доме двухкомнатную квартиру. Так мужчины нашего дома устроили в подвале и на чердаке места, где можно было спрятаться. И когда немцы уже заняли часть города, семь мужиков и я прятались на чердаке.

Пришли в наш двор, курей похватали, собаку застрелили. Но нас не искали, не знали видимо. Мы посмотрели на них, а они считай все пацаны совсем, большинству по восемнадцать-двадцать лет. Рукава закатанные, бляхи на груди… Вроде и не страшные с виду, а потом как пошли слухи: там кого-то расстреляли, там кого-то повесили, тут мы и увидели, какие они изверги… Конечно, мы их боялись.

А потом я на них и вблизи насмотрелся, когда они у нас на квартире жили. У нас же до войны только половина дома была жилая, а во второй работал детский сад. Так, когда немцы пришли, они в этом крыле расположили какой-то штаб, а в некоторые квартиры определили на постой офицеров. К нам, например, подселили двоих. Но это случилось, когда их уже погнали на Кавказе и они злые были как собаки. В комнате, где они жили, была полка с учебниками. Хочу зайти, взять, а меня иной раз даже не пускают: «Век!» А однажды с фронта приехали офицеры, злые как черти, так они свою собаку на меня натравили. Но я успел выскочить в спальню, а один швырнул бутылку в дверь…

А шофера, кстати, у немцев были наши пленные. Во дворе постоянно стояли их машины, мы с ними познакомились и они рассказывали всякие подробности. Где наши войска, где что, как информбюро одним словом. Хорошие хлопцы.

Чем жили в оккупацию?

Время было тяжелое. Не хватало хлеба, да всего, даже соли. Но как-то выкручивались. Мы еще до войны завели свое маленькое хозяйство. Кур, свинок выкармливали, и что-то с него осталось и на войну. Как многие пробовали ходить по деревням и менять продукты на одежду. Но откуда столько вещей взять? Потом отец стал делать на продажу крупорушки, что-то меняли на рынках. Но там было опасно чем. Постоянно ходили полицаи, а они обязательно что-то да заберут себе. И немцы забирали. Теплую одежду в основном. А вот к мадьярам даже специально ходили что-то менять на папиросы. Они ничего не отбирали.

Но главным нашим добытчиком в войну была мама. Она у нас была прекрасный портной, и могла перешить все что угодно. Мне рассказывали, что еще в юные годы она работала в какой-то артели, которая что-то там шила для царского двора. Но потом вышла замуж и стала работать уже дома. И вот наша мама все время шила. Причем настолько хорошо, что когда ее в деревню приглашали, прямо целая очередь собиралась. А я по хозяйству работал. Но иногда удавалось что-то и на каких-то складах подворовывать. То уголь, то соль.

Вас не должны были отправить на работу в Германию?

Меня дважды в облавы ловили и выписывали предписания явиться на медкомиссию. В первый раз я попал в облаву в кинотеатре. Вышли с позднего сеанса и человек пять нас задержал патруль. Привели в комендатуру, выпустили, но выписали повестку. А вначале ведь нужно пройти медкомиссию, которая в здании 3-й школы располагалась.

Так я накануне натер чесноком глаза. Они покраснели и постоянно слезились, но зато немцы определили у меня трахому, а это же заразная болезнь, а с такими в Германию не посылали. Потом, правда, долго пришлось лечиться, поэтому во второй раз я перед медкомиссией проделал уже другой трюк.

Исколол себе руку обычной иголкой и натер все тем же чесноком. А наутро не узнал руки – настолько опухла да еще сильно болела. И как только я ее показал немецкому доктору, он меня сразу прогнал – «Век!», и я бегом домой…

Но я дважды бывал на станции Баглей, откуда и отправляли в Германию. Я видел, какой там плач стоял, ужасно смотреть…

Про партизан что-то слышали в оккупацию?

Конечно. У меня ведь были приятели, с которыми мы откровенно говорили. И некоторые ребята рассказывали, что за Днепром и у нас в городе есть подпольщики. А сам я видел на улицах расклеенные листовки.

Среди тех, кто стал сотрудничать с немцами, были ваши знакомые?

Ну, так чтобы полицаями, таких не было. Но у мамы была одна знакомая, у которой муж служил в НКВД, причем, в высоком звании. Но он на фронте, а на нее кто-то написал донос, и она скрывалась. А потом ее поймали, и она вынужденно стала с ними…

Вообще, с немцами много девушек гуляло?

Много. Таких ругали, конечно. А после освобождения их куда-то забирали, разбирались.

Как проходило освобождение?

У нас все прошло относительно нормально. Пришлось, конечно, прятаться, но главное, что все обошлось без больших неприятностей и мы наконец-таки дождались своих.

Когда вас призвали?

Днепродзержинск освободили 25-го октября, сразу началась мобилизация, и уже на третий день я тоже пошел в военкомат и попросился в армию. Но мне тогда даже семнадцати лет еще не исполнилось, поэтому призвать меня не могли. Это мне и спасло жизнь. Ведь все кто постарше сразу попали на фронт и фактически все погибли у Днепропетровска… Это, конечно, была грубейшая ошибка руководства. Разве можно неподготовленных людей сразу кидать в самое пекло?!