Николай Карабчевский - Дело о гибели Российской империи [litres]

Керенский отрекомендовал нам его как «офицера для поручений» при нем, министре.

Граф Орлов-Давыдов не выдержал и высунул свою густо обросшую волосами, любопытствующую физиономию из двери, чтобы насладиться зрелищем.

От имени Совета присяжных поверенных я приветствовал нового министра юстиции, высказав ему пожелание быть стойким блюстителем законности, в которой так нуждается Россия.

Он отвечал тепло и искренно, называя нас своими «учителями и дорогими товарищами», после чего облобызался с каждым из нас.

Мы усадили его в кресло. Одну секунду он был близок к обмороку. Я распорядился подать крепкого вина, и он, глотнув немного, оправился.

Я сидел рядом с ним и дотронулся до его похолодевшей руки. Он крепко пожал мою.

Какая-то глубокая, затаенная жалость в эту минуту мирила меня с ним.

– Уже закружилась голова, – подумал я, – что-то будет дальше!..

– Я устал – ужасно устал! – как бы отвечая на мою тайную мысль, окончательно очнувшись, начал Керенский. – Три ночи совершенно без сна… Зато свершилось… Свершилось то, чего мы даже не смели ждать…

Партийные его товарищи, а их было несколько в составе Совета, тотчас же стали расспрашивать о подробностях сформирования Временного правительства.

Керенский перечислил всех, причем отметил, что самым радикальным является он, министр юстиции и генерал-прокурор, и что в деле правосудия не будет места никаким компромиссам, за это он ручается. Основательную «чистку» надо начать именно с нашей юстиции. Сенаторы и судьи несменяемы; он, конечно, высоко ценит этот принцип, но с большинством, не нарушая принципа, можно будет справиться… хотя бы путем предложения повышенных пенсий…

– Александр Алексеевич, нам это устроит, не правда ли? – обратился он с этими словами к члену Совета Демьянову, бывшему тут же, и продолжал: – Я назначаю Вас директором департамента министерства юстиции по личному составу… Надеюсь, вы соглашаетесь…. Господа, вы одобряете?..

Никто не возразил, в том числе и сам Демьянов.

А. А. Демьянов, очень милый и мягкий, несмотря на свою ярую партийность, человек, был из адвокатов, делами не заваленных, и в качестве члена докладчика по советским делам отличался значительной ленцой, с вечными затягиваниями по изготовлению решений в окончательной форме.

Иных отличительных черт его мы не знали.

– Николай Платонович! – порывисто обратился ко мне Керенский. – Хотите быть сенатором уголовного кассационного департамента? Я имею в виду назначить несколько сенаторов из числа присяжных поверенных…

– Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, что я есть, адвокатом, – поспешил я ответить. – Я еще пригожусь в качестве защитника…

– Кому? – с улыбкой спросил Керенский. – Николаю Романову?..

– О, его я охотно буду защищать, если вы затеете его судить.

Керенский откинулся на спинку кресла, на секунду призадумался и, проведя указательным пальцем левой руки по шее, сделал им энергичный жест вверх. Я и все поняли, что это намек на повышение.

– Две-три жертвы, пожалуй, необходимы! – сказал Керенский, обводя нас своим не то загадочным, не то подслеповатым взглядом благодаря тяжело нависшим на глаза верхним векам.

– Только не это, – дотронулся я до его плеча, – этого мы вам не простим!.. Забудьте о французской революции, мы в двадцатом веке, стыдно, да и бессмысленно идти по ее стопам…

Почти все присоединились к моему мнению и стали убеждать его не вводить смертной казни в качестве атрибута нового режима.

– Да, да! – согласился Керенский. – Бескровная революция – это была моя всегдашняя мечта…

Выбор двух товарищей министра прошел довольно быстро. Было ясно, что только признак явной принадлежности к его политической партии был важен для Керенского, причем и из этого круга лиц он старательно обходил имена, сколько-нибудь яркие.

«Обычная ошибка всех так или иначе добравшихся до власти: боязнь сколько-нибудь сильных людей подле себя», – подумал я после того, как предложенные мною кандидатуры Тесленко из Москвы и Бернштама из Петрограда были им мягко отвергнуты.

В конце концов, в товарищи министра юстиции попали два хороших человека и не дурных юриста, но, с моей точки зрения, абсолютно не пригодные для предстоящей определенно быстрой, не терпящей отлагательства работы. Оба были, скорее, тяжкодумы, с невинною наклонностью к неторопливому, о хороших вещах собеседованию.

Прокурором петроградской Судебной палаты кто-то предложил Переверзева. Я попробовал отстоять его, расхвалив его деятельность на фронте, и сказал: «Оставьте его на фронте, пусть он носится там на коне и творит хорошо налаженное дело». Но Керенский уже ухватился за предложенную кандидатуру: «Пусть носится на коне здесь!.. Это для прокурора от революции будет даже эффектнее. По вашим же словам он энергичный».

– У него энергия мирная, какая идет брату милосердия, для прокурора нужна другого сорта энергия, нужен и опыт, и навык, – попробовал я еще возразить, но кандидатура Переверзева была все-таки принята.

Побеседовали мы еще с полчаса и напились чаю. Керенский, между прочим, нам объявил, что завтра он в качестве генерал-прокурора отправится в Сенат для объявления об отречении царя и об образовании Временного правительства, о чем должно последовать сенатское определение для опубликования.

– А если они (т. е. сенаторы) вас не признают, так как царь при своем отречении указал на своего преемника?!. – заметил я.

– Тогда мы их не признаем! – лаконически отрезал Керенский.

Относительно ближайшей деятельности министерства юстиции он посвятил нас в свои планы. Будет немедленно образован целый ряд законодательных комиссий для пересмотра и исправления законов уголовных, гражданских, судопроизводственных и судоустройственных, причем положение об организации адвокатуры должно расширить ее автономию и обеспечить полную ее независимость.

Из ближайших законодательных декретов: еврейское равноправие во всей полноте и равноправие женщин с предоставлением им политических прав. Наконец, не терпящее ни малейшего отлагательства учреждение особой, с чрезвычайными полномочиями следственной комиссии для расследования и предания суду бывших министров, сановников, должностных и частных лиц, преступления которых могут иметь государственное значение.

– Председателем этой комиссии я решил назначить московского присяжного поверенного Муравьева, – продолжал Керенский, оживляясь от мысли о том, сколько благого им уже предначертано. – Он как раз подходящий. Докопается, не отстанет, пока не выскребет яйца до скорлупы. К тому же и фамилия для такой грозной комиссии самая подходящая… Трепетали же перед министром юстиции Муравьевым – пусть и наш Муравьев нагонит им трепета…