Борис Базаров - Монгольская империя и кочевой мир

Завоевание Восточного Ирана

«Небесный мандат» не являлся причиной первого вторжения на иранскую территорию в 1219 г., оно было результатом разрушительной политики Хорезмшаха Ала ал-дин Мухаммада, который господствовал в то время на большей части Восточного Ирана. В 1215 г., вскоре после падения Пекина, Чингис-хан пытался установить торговые связи с двором иранского правителя. Он отправил делегацию с посланием, в котором просил разрешения на свободное передвижение своих торговцев и караванов по их территории. Хаган рассматривал Ала ал-дин Мухаммада как равного: «Я правитель территорий, где солнце встает, Вы же правитель территорий, где солнце садится» [Al-Juvayni 1864, p. 336]. В 1218 г. караван, сопровождаемый четырьмя торговцами, прибыл в Отрар; все они были уничтожены наместником Хорезмшаха, который отказался выдать виновного. Эти события вызвали нашествие на Восточный Иран, закончившееся полным уничтожением ( qatl-i’amm ) населения крупных городов Трансоксиана и Хорасана.

Помимо непосредственных политических последствий, дело Отрара свидетельствует о важности, которую Чингис-хан придавал торговле. Будет видно, что некоторые правила Ясы имели целью создание благоприятных условий, облегчающих передвижение оптовых торговцев на территории империи, и регламентацию их деятельности.

Продвижение к странам Леванта

Завоевание мусульманских стран, начатое Чингис-ханом, было завершено его третьим преемником во главе империи — Мункэ (1251–1259). Он решил, что, оставаясь в любом случае под его властью, иранские страны могли бы образовать один улус под властью его брата Хулагу. Миссия последнего заключалась в том, чтобы внедрить обычаи ( rusum va yusun ) и правила ( yasa ) Чингис-хана на территориях «от Окса до Египта» [Rashid al-Din, 1957, с. 23]. Целью Мункэ в отправлении Хулагу в Иран было взять под свой контроль богатства страны. Закончив завоевание, Хулагу возвратился в Азербайджан, где монгольские войска могли найти пастбища, необходимые им для выпаса крупного рогатого скота и лошадей.

Претензии монголов на земли ислама этим не ограничились. В декабре 1259 г. армии Хулагу разместились на севере Сирии. Монгольские войска попытались пройти вперед, но их продвижение было остановлено в декабре 1260 г. султаном мамелюков ал-Малик ал-Музаффар Кутузом и Байбаром, которые одержали знаменитую победу в Айн Джалут [Amitai-Preiss 1992, p. 119–150]. Состояние войны между мамелюками и иль-ханами длилось более шестидесяти лет, вплоть до подписания мирного договора в 1323 г. [Amitai-Press 1995].

Поражение монгольских войск в Айн Джалуте в 1260 г. зафиксировало территории влияния: мамелюки доминировали в странах Леванта, тогда как с другой стороны сирийской пустыни иль-ханы завоевали Месопотамию, сердце аббасидского Дар ал-Ислама . Претензии иль-ханов на Сирию подтверждаются многочисленными посольствами, отправленными на латинский запад с целью заключить мир между христианскими принцами и папством. Одновременно они отправили письма и послов к мамелюкским султанам, призывая их к подчинению. Этот дипломатический обмен дал повод к настоящей идеологической войне между двумя государствами.

Мамелюки пришли к власти в тот момент, когда в Дар ал-Исламе формировалась новая идеология: преемники Чингис-хана отстаивали свое право «императорской счастливой судьбы ( suu )», дарованной правящей семье «Небом» [Rachewiltz 1973, p. 21–36]. В этом контексте любой суверен, который отказывался подчиняться монгольским властям, считался выступающим против не только преемников Чингис-хана, но и самого «Тэнгэри». К этой теме периодически возвращаются в историографии пост-чингисовской эпохи: все народы земли приглашаются «быть в мире и гармонии с монголами», иначе говоря, к полной и безусловной покорности [Amitai-Press 1999, p. 62]. В письмах, отправленных иль-ханами на запад, делается акцент на небесный мандат; все они начинались определенной формулой, как мы это видим в письме Аргуна к Филиппу Красивому (1289): «Силою вечного неба, счастьем хагана мы говорим ( mongketenggeri-yinkucun-dur, qa’an-usuu-dur […] ugemanu )» [Les lettres… 1962, с. 17–18].

Встретившись лицом к лицу с «монгольским nasab », мамелюки (низкого происхождения) не могли предложить чего-либо подобного: они были отмечены печатью отсутствия преемственности в мире, неотступно следующем генеалогии. В 1269 г. иль-ханид Абага написал Байбарсу в послании: «Лучшее, что ты можешь сделать — это мир с нами… Ты раб, купленный Сивасом, как можешь ты противостоять правителю земли?» [Amitai-Press 2001, p. 107]. Абага, правитель императорской крови, владеющий мандатом Неба, мог только выразить свое презрение незаконным мятежникам, не имеющим благородных предков. У Байбарса не было другого выбора для доказательства легитимности своей власти как только представиться защитником истинной веры перед лицом языческой и тиранической династии.

Яса была одним из элементов идеологической борьбы, в которую включились мамелюки и иль-ханы. В 1269 г. Абага отправил Байбарсу послание, содержащее четыре ссылки на Ясу [Amitai-Press 1994, p. 28–30]. В этом тексте упоминание ясы ассоциировалось с терминами farman и yarligh и титулом хаган , одной ссылкой на Хубилая, от которого Абага зависел. Контекст побуждает перевести farman и yarligh как «распоряжения и указы правящего хагана», что дает им статус, эквивалентный таковым Чингис-хана. В своем ответе Абаге Байбарс провозглашает: «Наша Яса выше, чем таковая Чингис-хана. Бог дал нам возможность, чтобы правили больше чем сорок правителей!» [Amitai-Press 1994, p. 30]. Нет сомнения, что Байбарс использовал здесь термин яса в смысле шариат [ibid, p. 31; Broadbridge 2001, p. 108–109]. Никто не удивился, что эти исторические обстоятельства привели мусульман к восприятию Ясы , которая осталась в силе и после официального обращения иль-хана Газан-хана в 1295 г., как шариата и сунны монголов, как совокупности законов, находящихся в противоречии с исламом.

Персидский историк Рашид-ад-дин обнаружил неоднократные свидетельства приверженности Газан-хана Ясе . Он сообщает, что последний имел обыкновение собирать своих ровесников ( atrab , pi. de tirb ) и обучать их обычаям ( yusuri ) и Ясе ( yasa ). Он обозначил ранг каждого: старшие ( aqa ), младшие ( ini ), побратимы ( anda ) [see: Hamayon 1990, p. 768] и родственники по браку ( quday ) [Doerfer 1965, p. 296]; тот, кто нарушит эти границы, будет вызван на дорогу ясы [Rashid al-din 1957, p. 251]. Таким образом, Газан-хан чтил классическую иерархию монгольского дочингисовского общества, сохраняемую в рамках нового имперского порядка. Какова бы ни была историчность этого пассажа, благоговение Газан-хана перед Ясой оценивается ильханидским историком положительно. Рашид-ад-дин был одним из редких персидских историков, кто передал императорские указы ( yarligh ) Газан-хана. Согласно одному из этих указов, он якобы распорядился о раздаче монгольским воинам iqta , т. е. чужих земель, которыми они имели право пользоваться в качестве оплаты за службу. Эта практика была чужда форме вознаграждения армии Чингис-ханидов, основой которого было распределение трофеев. Указ начинался с восхваления Ясы Чингис-хана, которому Газан-хан приписал победоносные завоевания своих предшественников. Но Дэвид Морган считает, что это восхваление Ясы имело целью отвлечь внимание от того, что новый иль-хан начал изымать оттуда некоторые аспекты.