Натан Эйдельман - Секретная династия

Материалы о смерти Николая I, по-видимому, переданные Герценом П. В. Долгорукову, не отразились в печатных изданиях последнего: опубликованные «Записки Долгорукова» обрываются на времени Екатерины II, архив Долгорукова был захвачен в 1869 году III отделением (об этом см. в гл. IX).

И после того вопрос о «секретной смерти» Николая I не переставал привлекать внимание современников.

Известный историк-монархист генерал Н. К. Шильдер в конце XIX — начале XX века начал составлять историю царствования Николая I. В свет успели выйти два больших тома. После революции были опубликованы еще некоторые материалы Шильдера — различные записи и конспекты, пометы на полях книг. Особое внимание привлекает помета в книге историка-царедворца Модеста Корфа. В том месте, где Корф констатирует: «Император Николай опочил от трудов своих смертью праведника», Н. К. Шильдер делает лаконичное замечание на полях: «отравился» [10] Красный архив. 1925. Т. 2 (15). С. 38. .

Только в 1914 г. в русскую печать проскользнуло маленькое, но интересное сообщение. А. А. Пеликан, дипломат и цензор, обнародовал в журнале «Голос минувшего» свои воспоминания. Когда Николай I умирал, мемуаристу было семь лет, но в ту пору дед его, Венцеслав Венцеславович Пеликан, занимал ряд важных должностей — председателя Военно-медицинского комитета, директора Медицинского департамента военного министерства и президента Медико-хирургической академии. Дед, проживший еще восемнадцать лет, успел рассказать внуку интересные вещи. Лейб-медик Мандт был близким другом В. В. Пеликана: президент Медико-хирургической академии дорожил дружбой придворного врача, хотя к его профессиональному мастерству относился с некоторым недоверием. В Германии, откуда императрица вывезла Мандта, последний не пользовался никаким авторитетом, его новые методы лечения ни тогда, ни позже не были признаны наукой. «По словам деда, — пишет А. Пеликан, — Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собой царю яду. Обстоятельства эти были хорошо известны деду благодаря близости к Мандту, а также благодаря тому, что деду из-за этого пришлось перенести кой-какие служебные неприятности [...]. По указанию деда Венцлю Груберу [профессору анатомии в академии, прозектору знаменитого венского профессора Гиртля] поручено было бальзамировать императора [...]. Грубер был в житейском отношении человек весьма недалекий, наивный, не от мира сего. О вскрытии тела покойного императора он не преминул составить протокол и, найдя протокол этот интересным в судебно-медицинском отношении, отпечатал его в Германии. За это он посажен был в Петропавловскую крепость, где и содержался некоторое время, пока заступникам его не удалось установить в данном случае простоту сердечную и отсутствие всякой задней мысли. Деду, как бывшему тогда начальником злополучного анатома, пришлось оправдываться в неосмотрительной рекомендации...» [11] Голос минувшего. 1914. № 2. С. 120—121.

Далее А. Пеликан рассказывает, что дед его один продолжал посещать и принимать Мандта после смерти Николая I. Позже, когда внук и его товарищи-студенты порицали Мандта за то, что он выполнил приказ царя и дал ему яду, дед возражал и объяснял молодежи, что император «нашел бы иной способ покончить с собой, и, возможно, более заметный», в случае неподчинения лейб-медика.

Свидетельство столь осведомленного лица, фактического начальника всей российской медицины, конечно, очень весомо. Н. С. Штакельберг, изучавшая уже после революции обстоятельства «секретной смерти» императора Николая I, пыталась обнаружить работу злополучного Грубера в немецкой печати того времени, но безуспешно. В то же время выяснилось, что бальзамирование Николая почему-то проводилось дважды, во второй раз — доктором Енохиным и профессором Нарановичем.

Обратимся к постоянному дневнику придворных событий — камер-фурьерскому журналу, тому самому «гоф-фурьерскому журналу», который был объектом герценовских насмешек («Его непременно надо запретить, потому что неприлично вести журнал о том, кто как ел и в котором часу...»). В журнале зафиксированы некоторые факты, усиливающие версию о таинственности кончины Николая I.

Прежде всего, соответствующие записи в журнале вопреки обычному порядку сделаны задним числом, уже после смерти царя. Начиная с тринадцатого листа в журнале за февраль 1855 года идут листы иного вида (более светлые), нежели двенадцать предшествующих: как раз на первой из страниц новой серии, под 9 февраля 1855 года, помещено и первое сообщение о болезни царя; под 12 февраля имеется запись, содержание которой дает возможность установить, что она внесена позже: «С сего числа государь император с докладом гг. министров принимать не изволил, но отсылал дела к его величеству государю цесаревичу» [12] ЦГИА. Ф. 516. Оп. 125/2382. 1855 г. № 2. Л. 17 об. .

Обратимся к черновым журналам, которые только после просмотра гофмаршалом или министром двора превращались в беловые [13] Там же. Оп.. 34/1625. 1855 г. № 34. Эти документы изучены в цит. статье Н. С. Штакельберг. // Русское прошлое, 1923. № 1. С. 64—65. Исследовательница пришла к выводу о некоторых странных обстоятельствах при составлении журнала. . В январе 1855 года на каждый день отводится один-два листа, так что вся придворная хроника за этот месяц поместилась на сорока шести листах. Однако заглавие, находящееся перед первыми февральскими записями, подтверждает большую переделку черновых журналов «задним числом»: «Журнал камер-фурьерский о болезни, кончине, перевезении тела из Зимнего дворца в Петропавловский собор в бозе почившего государя императора Николая Павловича».

Далее следует связное, нехарактерное для камер-фурьерских журналов повествование о болезни царя, начавшейся с 27 января. На полях чернового журнала замечание карандашом: какой-то высокий начальник рекомендует камер-фурьеру разбить повествование по дням, придав ему обычный характер. 11 февраля тем же карандашом отмечено: «Тут надобно показать, когда прибыл курьер из Севастополя с известием дела при Евпатории».

Все это было учтено при создании белового журнала, где события затем (но не вполне последовательно) разнесены по датам. Между прочим, при описании вскрытия тела царя (19 февраля) черновой журнал сообщал о присутствии «графа Адлерберга, гг. лейб-медиков Маркуса и Рейнгольдта, лейб-хирурга Енохина и доктора Карелля»; в беловом же журнале после того, как соответствующий текст был переписан, явно добавлено: «...и был тут же некоторое время лейб-медик Мандт» [14] ЦГИА. Ф. 516. Оп. 125/2382. 1855 г. № 2. Л. 68. .

Н. С. Штакельберг справедливо заметила, что, согласно камер-фурьерскому журналу, состояние больного с 14 по 16 февраля улучшилось и резкое ухудшение 17-го, смерть 18-го кажутся внезапными.