Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Приведенная аналогия со склавенами и антами VI в. позволяет предположить, что венеты могли и не быть постоянным оседлым населением во всей области севернее Поднепровья и южнее Приильменья, что у них была некая «базовая территория» и области, подвергавшиеся их набегам. Учитывая извечную устремленность «варваров» в более теплые, благодатные и богатые края, можно не сомневаться, что основная экспансия венетов шла в юго-западном направлении. Тацит не указывает прямо, на кого были направлены набеги венетов. Вполне вероятно, что им подвергались певкины и эстии и какие-то неизвестные этногруппы. Высоковероятно, что военные столкновения происходили и внутри этномассива, обозначаемого словом «венеты» (особенно если вспомним отмеченный летописями характер отношений между полянами, древлянами и уличами на южной границе и знаменитое «и въста родъ на родъ, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся» на северной границе территории, отводимой Тацитом в 98 г. венетам).

Вызывает вопросы отмеченное историком соприкосновение венетов с феннами. Зачем венетам было совершать набеги на холодный и бедный север, могли ли они что-либо отнимать у нищих (по Тациту) феннов? И откуда Тацит знал о контактах венетов и феннов?

Фенны — единственный народ в «Германии» Тацита, одежда которых состоит исключительно из шкур и мехов (pelles), добываемых с помощью стрел в южнотаежной зоне, охватывающей и Поволховье, и Приладожье. Во времена Тацита римляне почти не носили мехов и считали их максимально «варварской» одеждой (Шувалов 2004), а достоверная торговля соболиными мехами (pelles), переправляемыми в Империю через область свионов (Suehans) и добываемыми «бесчисленными народами» Восточной Европы, фиксируется не ранее рубежа IV–V вв. (Iord. Get. 21–22), но в варварском мире, и в частности среди самих германцев, как показал анализ свидетельств Тацита, Кл. Птолемея и Иордана, ношение меховой одежды и, что особенно важно, торговля особо ценными мехами существовала уже в I — середине IV в. (Мачинский, Кулешов 2004). Фраза Иордана «Эти, славные прекрасной чернотой мехов, живут в бедности, [но] одеты очень богато» (Iord. Get. 21–22), характеризующая «бесчисленные народы» таежной зоны Восточной Европы (Мачинский, Кулешов 2004), вполне может быть отнесена и к феннам Тацита. Водный путь из Скандинавии на восток, в Приладожье и далее, был знаком индоевропейцам Северной Европы, вероятно, со второй половины II тыс. до н. э. (Кулешов 2003; Хелимский 2004), а к I в. н. э. он, несомненно, уже был освоен свионами, обладавшими уникальным гребным флотом (Мачинский, Кулешов 2004: 31–36).

Итак, у феннов было, что́ отбирать силой или налагая на них дань — отличные таежные меха. Кроме того, из сопоставления сообщений Тацита, Иордана и скандинавского эпоса явствует, что через Финский залив и Приладожье в I–V вв. прокладывался путь в Поволжье и далее, в таежное Прикамье, где добывались соболи с наиболее ценным мехом (Мачинский, Кулешов 2004; Шувалов 2004). Свионы же, которым Тацит уделяет особое внимание (и особонно свионские поморы — Rosomoni? — Мачинский 1990: 110–112; Мачинский, Кулешов 2004: 64–65, рис. 2), были знакомы с Приладожьем, где они могли узнавать о набегах южных соседей феннов — венетов — и даже вступать с ними в контакт. Вероятно, в первые века нашей эры финноязычные племена и восприняли этноним Venethi от германцев Скандинавии (если только, как допускает Ф. Браун, сами предки балтов и словен не обозначали себя некогда этнонимом *vento — Браун 1899: 332–335).

Каким же археологическим реалиям соответствуют территориально и хронологически венеты Тацита? Это, во-первых, «зона археологической трудноуловимости», охватывающая почти полностью бассейны Припяти и Тетерева после гибели зарубинецкой культуры и до появления вельбаркской и сложения черняховской культур, т. е. во второй половине I–II в. н. э. Во вторых, это культура поздней штрихованной керамики (середина I в. до н. э. — начало III в. н. э.) в верховьях северных притоков Припяти, в Среднем и Верхнем Понеманье, по верхне-средней Березине и до среднего течения Западной Двины на севере. На северо-востоке области доминирования венетов Тацита существует днепро-двинская культура V в. до н. э. — III в. н. э., а на юго-востоке — так называемые «постзарубинецкие» памятники горизонта Рахны-Лютеж (вторая половина I–II в.) на Южном Буге и правобережье Среднего Днепра.

Таким образом, с наибольшей вероятностью венетам Тацита принадлежит культура поздней штрихованной керамики, занимающая центральную часть области их доминирования. Подчеркну, что я говорю пока лишь о высокой вероятности того, что культура поздней штрихованной керамики оставлена венетами Тацита, не касаясь проблемы их самоназвания и этноязыковой атрибуции. От признания этой реальности уклонился лучший исследователь этой культуры, сославшись на скудость сведений «античных авторов», якобы обрастающих «фантастическими подробностями», и отказавшись соотнести ее с каким-либо упоминаемым этими авторами этносом (Егорейченко 2006: 117). Интересно, какие «фантастические подробности» нашел исследователь в описании певкинов, венетов и феннов у Тацита?

Важно отметить, что зона археологической трудноуловимости (Полесское белое пятно), фиксируемая к югу от этой культуры во второй половине I–II в., в своей северной и центральной части соответствует той меньшей зоне трудноуловимости III — начала V в., которая в последнее время отчасти заполняется памятниками корчакской культуры середины IV — начала V в., убедительно соотносимых с венетами IV в., воевавшими с Херманариком (также надо упомянуть о немногочисленных следах вельбар(к)ской культуры III в. в центральной части Полесского белого пятна). Суммарная территория части культуры поздней штрихованной керамики и зоны археологической трудноуловимости второй половины I–II в., расположенная к востоку от «буковой границы» и удаленная от гор, морей и степей, хорошо соотносится с той областью первичного формирования славянства, которая реконструируется по данным сравнительного языкознания, топонимики, палеоботаники и палеозоологии.

Возникает вопрос, не обнаруживаются ли на этой территории и в это и в предшествующее время какие-либо признаки кристаллизации новой этнической общности (словен?) по данным письменных источников и археологии?

Но прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, необходимо сделать краткий экскурс в область лингвистических исследований и дать сжатый очерк доминирующего ныне направления в изучении «балтославянской» проблематики.

Балтийская языковая стихия, в которой укоренена славянская, является для последней широким протоком, соединяющим ее напрямую с исходной стихией древнего индоевропейского диалектного континуума. Даже современные балтийские языки превосходят все другие индоевропейские языки своей близостью к реконструируемому исходному индоевропейскому языковому состоянию (Топоров 2006: 15).