Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Именно в составе лугиев Тацитом отмечена особая этногруппа (вероятно harii), которая по степени своей воинственности, сакрализации (войско мертвых) и тактике ночных нападений не имеет аналогов во всем германском мире, описанном Тацитом. Действительно, никакая подобная военизированная группировка, наводящая terror (ужас) на врагов, не отмечена Тацитом ни на западной рейнской, ни на южной дунайской, ни на северной океанской границах Германии, ни при описании внутригерманских военных столкновений. Ее появление естественно именно на восточной границе Германии, рядом с областью «взаимного страха» между германцами и сарматами.

В «Германии» Тацит лишь косвенно, через обозначение этой «границы страха», через рассказ о пеших набегах и разбоях венетов, подражающих конным набегам сарматов, дает представление об опасности, силе и масштабах сарматского натиска. Однако в «Анналах», описывая набеги «сарматского племени роксоланов» на дунайскую границу в 68–69 гг., он констатирует: «Когда они наступают конными отрядами, то едва ли какой-либо боевой порядок устоит против них». Никакой «боевой порядок», включая и войско лугиев, вероятно, и не мог устоять в открытом бою против катафрактариев роксоланов и других «сарматов». Но не забудем, что между германцами и сарматами был «взаимный страх». И натиск сарматов сдерживался «ужасом» перед неожиданными ночными нападениями мобильного войска одного из восточных племен лугиев. Из текста Тацита, анализа его Р. Мухом и другими исследователями воссоздается следующая картина. Для нападения выбирались непроглядно темные ночи, воины до последнего момента были закрыты черными щитами (и, возможно, плащами и масками), а в мгновение нападения открывали свои тела (и лица?), раскраска которых (несомненно, белой краской) имитировала скелеты и черепа. Они изображали войско мертвых, вставшее из преисподней, и, вероятно, сами верили в то, что в них вселились восставшие предки. Нападавшие узнавали своих по белой раскраске, а сонные враги видели лишь войско смертоносных призраков. Подобные нападения на лагерь спящих противников производили на последних потрясающее впечатление и были весьма результативны (Tac. Ger. 43; Much 1967: 482–486).

Можно утверждать, что отряды этих лугиев состояли из тесно взаимодействующих быстрой пехоты и конницы. Именно такое сочетание Тацит считает типичным для германцев (Tac. Ger. 6). В редких случаях, когда у какого-либо германского племени отдается определенное предпочтение пехоте или коннице, он специально оговаривает это (Tac. Ger. 30, 32). Поскольку в данном случае это не оговорено, можно считать, что ударные боевые отряды лугиев на восточной границе состояли из взаимодействующих конницы и отборной быстрой пехоты, что позволяло им, используя тактику ночных боев и мистический страх, наводимый ими, успешно противостоять сарматам и даже, вероятно, предпринимать ответные рейды в глубь контролируемой сарматами территории. Неизвестно, приходилось ли и венетам встречаться с таким германским «войском восставших мертвецов», но они, несомненно, знали о его существовании.

На севере зона военной активности венетов простиралась до феннов. Чрезвычайно наивны попытки всерьез рассматривать гипотезу о принадлежности феннам культуры поздней штрихованной керамики в Белоруссии и Восточной Литве, т. е. ограничивать область доминирования венетов северной границей Припятского Полесья (Лухтанас 2001; Егорейченко 2006: 117). Fenni Тацита — древнейший случай фиксации этнонима, передаваемого Кл. Птолемеем как finnoi, Иорданом как finni. Этот этноним (или его производные) у Иордана, Прокопия и др. обозначал саамов-лопарей Скандинавии, при этом Иордан даже дает их антропологическую и этнопсихологическую характеристику, вполне соответствующую саамам: «кротчайшие финны — наиболее низкорослые из всех обитателей Скандзы» (Iord. Get. 23, перевод: Скржинская 1960: 69). И только Тацит и следующий в этом за ним Кл. Птолемей обозначают этим словом другую этногруппу, локализуемую ими южнее, на северо-западе Восточной Европы, по соседству с венетами-венедами. В средневековой скандинавской традиции словом finnar первоначально обозначались саамы, живущие на Скандинавском и Кольском полуостровах, а позднее так же стали называть различные племена собственно финнов на территории нынешней Финляндии. Этот этноним — не самоназвание саамов и финнов, а имя, данное им северными германцами, производное от прагерманского *finþan «ходить, бродя, что-нибудь подстрелить или найти» (отсюда современное нем. finden, «находить»), — точное обозначение бродячих охотников и собирателей (Much 1967: 526–527).

Диалекты различных групп современных саамов относятся к финноугорской языковой семье, представляя в ней особую ветвь, наиболее близкую к прибалтийско-финской ветви. Данные топонимики и письменных источников позволяют предполагать, что группы бродячих охотников, именовавшихся lappi (вероятно, родственных северным саамам), в древности населяли более южные районы, включая и Южное Приладожье. В любом случае, южная граница области массового распространения финноязычной топонимики в Восточной Европе проходит по правоборежью нижнего течения Западной Двины, пересекает верхнее течение Великой и далее идет на восток по Южному Приильменью. И примерно здесь же проходила в I в. до н. э. — II в. н. э. северная граница культур, хорошо знакомых с металлургией железа (культура поздней штрихованной керамики, днепро-двинская). Севернее лежит еще одна «зона археологической трудноуловимости», где, возможно, наряду с отдельными группами оседлого населения (днепро-двинцы, предположительно проникающие в I–II вв. в Приильменье, некие селища около рубежа эр в Поволховье), жили те колоритные охотники и собиратели, использовавшие преимущественно костяные наконечники стрел, которых Тацит обозначил именем fenni. Описание их у Тацита настолько хорошо соотносится со смыслом их названия (бродячие охотники и собиратели), что создается впечатление — историк понимал смысловое содержание имени, данного им германцами.

Давние контакты финноязычных племен с теми, кого германцы называли венетами-венедами, отразилитсь в финском слове Venäjä «Россия», восходящем к древнегерманскому *venäde или *weneð- (Much 1967: 525; Popowska-Taborska 1991: 55). Это заимствование из древнегерманского с высокой вероятностью восходит к первым векам нашей эры.

Хотя в тексте нет прямых указаний на это, но, исходя из этнокарты Тацита в целом, можно полагать, что на западе область военного доминирования венетов достигала мест обитания эстиев, охарактеризованных как мирный земледельческий народ. Восточная граница неясна, но, по приведенным выше основаниям, она пролегала примерно по Днепру, тем более что восточнее него несколько позднее, в III–IV вв., по взаимодополняющим данным письменных источников (в том числе отражающих готскую эпическую традицию) и топонимики, фиксируется этнос Golthe(scytha) — Голта (Мачинский, Кулешов 2004: 39–46, карта — рис. 2; Топоров 1979: 91–96; 1983; Седов 2002).