Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

«Конец Свевии» означает не только и не столько границу Свевии (и Германии) на севере, как полагает Ф. В. Шелов-Коведяев (1991: 40), сколько всю северо-восточную и восточную границу и, как явствует из контекста, преимущественно восточную, означенную народами, живущими между германцами и сарматами. Собственно, начало последней главы «Германии» возвращает нас к тому, что говорилось в начале первой главы о последней, четвертой границе Германии, об «обоюдном страхе», отделяющем германцев от сарматов. Этот мотив придает сочинению Тацита безупречную кольцевую композицию.

Прежде чем анализировать характеристики каждого из трех народов, напомню, что два из трех народов, о которых пишет Тацит, — певкины и венеты — живут непосредственно в зоне «обоюдного страха» между германцами и сарматами. И если «ужас» (terror), наводимый германцами, достаточно выявляется описанием «войска призраков» в предыдущей главе, то ответный страх, вызываемый сарматами, нуждается в пояснении.

В период между 50 и 65 г. мир ираноязычных степняков Европы получил дополнительный импульс в сфере военной активности в направлении на запад и юг (Мачинский 1974: 131–132, Яценко 1993: 83–85). В это время сюда с востока вторгается наиболее мощная волна «аланов, прежних массагетов», быстро занимающих доминирующее положение среди родственных сарматских племен (Amm. Marc. XXII, 8, 38; XXXI, 2, 12–13; D. Cas. LXIX, 15). Уже римский поэт Лукан (39–65 гг.) знает «суровых и вечно воинственных аланов» и восклицает: «Пусть не останавливает массагета скифский Истр!», а Валерий Флакк (ум. ок. 90 г.) первыми среди воинственных народов близ Меотиды называет «пылких аланов». Среди степняков, уже живших ранее в Северном Причерноморье, надо отметить роксоланов, передовую группу аланов, появившуюся здесь не позднее II в. до н. э., которые с приходом родственных племен переживают в I в. н. э. новый пик военной активности. Плиний Старший (ум. в 79 г.) среди народов, последовательно доминировавших к северу от Нижнего Дуная, последними после аорсов (сарматов) называет аланов и роксоланов (Plin. NH IV, 80). Напомню, что большинство античных авторов не причисляют эти два народа сарматам, а противопоставляют одних другим. Редкое исключение представляет Тацит (Мачинский 1974).

В свете вышесказанного актуален следующий текст Тацита, поясняющий, кого он имел в виду под обобщающим этнонимом «сарматы» в «Германии», и подтверждающий данную им в этом сочинении характеристику. Речь идет о событиях в нижнем Подунавье в 68–69 гг.:

Роксоланы, сарматское племя, изрубив прошлой зимой две когорты, с большими надеждами [на удачу] вторглись в Мезию [числом] около девяти тысяч всадников, вследствие своей необузданности и [прошлогоднего] успеха больше думая о грабеже, чем о сражении. <���…> Сила и доблесть сарматов [лежит] как бы не в них самих. Нет никого неспособнее их в пешем бою, [но] когда они наступают конными отрядами, то едва ли какой-либо боевой порядок устоит[против них]. <���…> Но тогда, в сырой день и на растаявшем льду ни пики, ни очень длинные мечи их, которые они держат обеими руками, не годились вследствие спотыкания коней и тяжести их «катафракт». <���…> Римские солдаты <���…> когда требовалось, переходили в рукопашную и пронзали короткими мечами незащищенных сарматов, у которых не в обычае пользоваться щитами(Tac. Hist. I, 79).

Здесь все перекликается с краткими, прямыми и косвенными характеристиками сарматов в «Германии»: и страшная сила ударов их конных отрядов, и склонность к грабежу (что заимствовали у них венеты), и отсутствие щитов у большинства из них (что отличает сарматов от венетов и германцев).

И вот в пограничной разделительной полосе между зонами доминирования «пассионарных» (по Тациту) германцев и сарматов первыми с юга названы в «Германии» певкины-бастарны, граничащие на севере с венетами. «Певкины, которых некоторые называют бастарнами» (Тацит) — это уже отнюдь не тот могущественный народ бастарнов, описанный Страбоном в связи с событиями конца II — начала I в. до н. э., занимающий огромную область к северу от Понта, «в глубине страны», между собственно германцами и Борисфеном (Мачинский 1974), и состоящий из нескольких племен — атмонов, сидонов и южных певкинов, «удерживающих» остров Певка в дельте Дуная. Страбон сообщает, что «бастарны, вероятно, сами германская народность» (Strabo VII, 2, 4; 17). Развернутая словесная этнокарта Северного Причерноморья, даваемая Страбоном, наводит на мысль, что он имел перед глазами некую реальную карту [175].

Это подтверждается тем, что именно в картографической традиции, представленной наиболее ярко картой Кл. Птолемея (середина II в. н. э., включает и более ранние данные), «певкины и бастерны», вопреки реальности середины I — середины II в. и в соответствии с реальностью II–I вв. до н. э. причислены в комментарии к «наиболее значительным народам» Европейской Сарматии. Певкины на карте помещены дважды: и в устье Истра (архаическая традиция), и к северу от Дакии, западнее бастернов (новые данные середины I — середины II в.). На Певтингеровой карте начала III в. Карпаты названы «бастарнскими Альпами», а бастарны помещены к востоку от них.

У Плиния Старшего два имени уже сливаются в единый этноним «певкины-бастерны», обозначающий пятую группу германцев, граничащую с даками. Певкинов в устье Дуная Плиний уже не знает. У Тацита же этноним «певкины» (изначально обозначавший у Страбона лишь южную группу бастарнов на Нижнем Дунае и к северу от него) становится главным обозначением населения, зажатого между германцами и сарматами и соседствующего с венетами и Карпатами. Показательно, что в тексте «Германии» победу одерживает имя певкинов — изначально самого юго-западного племени бастарнов, а имена их северо-восточных подразделений, равно как и общее имя, исчезают. Это может говорить о неком поражении (или уничтожении) северо-восточных групп бастарнов (носителей зарубинецкой культуры в Полесье и на Среднем Днепре?) около середины I в. н. э., остатки которых, возможно, отступили на юго-запад, в Верхнее Поднепровье и на Волынь, где смешались с родственным населением («зарубиноидные» памятники Подолии и Волыни?), сохранявшим имя певкинов (в результате возникли Звенигородская и Зубрецкая группы памятников?).

Этих поздних певкинов, зажатых между воинственными «чистыми» германцами, сарматами и венетами, Тацит впрямую так и не признает (в отличие от Плиния и отчасти Страбона) настоящими германцами. Они лишь по ряду параметров жизни — включая язык — «ведут себя, как германцы». Допускаю, что на Тацита могли повлиять сведения его информаторов-германцев. А о том, что их информация учитывалась, говорит утверждение, что певкины «обезображиваются почти до облика сарматов». Напомню, что под сарматами в широком смысле Тацит подразумевал всех степняков, включая наиболее активных — роксоланов и аланов. Но аланы, с точки зрения римлян, никак не были безобразны и выглядели, так сказать, «чистыми арийцами», какими они, даже по самоназванию, и являлись. «Почти все аланы высоки ростом и красивы, с умеренно белокурыми волосами; они страшны сдержанно грозным взглядом своих очей…» (Amm. Marc. XXXI, 2, 21). Так что представление о безобразности сарматов могло существовать лишь в среде их исконных врагов, восточных германцев, отделенных от степняков зоной «обоюдного страха», в которой и проживали певкины.