Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Из всего этого напрашивается вывод, что в первой фразе «Германии» речь идет о некой сухопутной войне, произошедшей действительно незадолго до 98 г. и давшей возможность узнать новое о северо-восточных германцах — от Карпат до Скандинавии. Среди народов, живущих близ моря и управляемых королями, первыми названы готоны, по Тациту — северные соседи могущественных лугиев, «разделенных на многие племена» (Tac. Ger. 44). Эти два народа связаны особенно тесно — уже Страбон называет «большой народ лугиев» и «гутонов» в числе этносов, вошедших в состав государства Маробода (2 г. до н. э. — 19 г. н. э.). Плиний Старший включает в состав германцев-вандилиев названных рядом харинов (как принято считать, им тождественны харии, одно из племен лугиев, по Тациту) и гутонов. По этногенетической легенде самих готов, они после переселения из Скандинавии на южный берег Балтики сразу вступили в военный контакт с ульмеругами (ругии Тацита) и вандалами (другое имя лугиев Тацита) (Iord. Get. 26). Тацит, как и Плиний, кроме того, знает о янтарном торговом пути (Tac. Ger. 45), который реально проходил от Дуная к эстиям именно через земли лугиев и гутонов (янтарь даже назывался у эстиев германским словом glaesum) и предрасполагал оба народа к координации своих действий (дабы путь мог функционировать).

Предполагаю, что та недавняя война, когда были получены новые сведения о германцах северо-восточной группы — о лугиях, готонах и их соседях на Балтике — это, возможно, упоминаемое в «Римской истории» Диона Кассия под 91/92 г. н. э. следующее событие: «Лигийцы (т. е. лугии. — Д. М.) стали враждовать с какими-то свевами и отправили к Домициану послов с просьбой о военной помощи и ее получили. Она была сильна не числом, а своим достоинством. Им было дано всего только сто всадников. Возмущенные этим свевы призвали языгов и стали готовиться к тому, чтобы вместе с ними переправиться через Дунай» (D. Cass. LXVII, 5, 2). Из контекста ясно, что «какие-то свевы» — это, скорее всего, хорошо знакомые Диону Кассию южные свевы — маркоманы и квады. Однако контакт римлян с лугиями мог быть источником сведений об их северных соседях. Кроме того, под тем же 91/92 г. Дион Кассий сообщает о прибытии к Домициану короля семнонов Масия и об оказанной ему почетной встрече (D. Cass. LXVII, 5, 3). За этим визитом также могли скрываться какие-то неизвестные нам враждебные действия среди германских племен северо-востока, за которыми пристально следили римляне.

Сведения об этих событиях у Диона Кассия, скорее всего, восходят к Тациту, который не мог не описать их в несохранившейся части своих «Историй» и косвенно намекает на знакомство с ними в «Жизнеописании Агриколы», созданном в один год с «Германией» [171](Tac. Agr. 41). В 89–93 гг. Тацит по поручению Домициана служил где-то в прирейнских провинциях империи и был хорошо осведомлен о любых коллизиях в отношениях с германцами (Кнабе 1981: 79).

Имевшее символическое значение участие ста римских всадников в военных действиях на стороне сильнейшей группировки северо-восточных германцев — событие уникальное, и эта война, когда римляне на правах сподвижников оказались внутри мира восточных германцев, несомненно могла дать дополнительные сведения о военном потенциале и общественном устройстве как лугиев, так и их прибалтийских соседей и союзников. И действительно, только у Тацита мы находим сведения о власти королей и характере вооружения прибалтийских соседей лугиев — готонов, ругиев, лемовиев, а также об ударной военной силе лугиев, особом народе, отождествляемом обычно с хариями, и их особой тактике сражений в темные ночи с воинами, раскрашенными как привидения, которые «вселяют во врагов такой ужас (terrorem), что никто не может вынести это невиданное и как бы адское зрелище» (Tac. Ger. 43).

Таким образом, только при описании обычаев лугиев, самых восточных (наряду с готонами) достоверных германцев, граничивших с «сомнительными» германцами, певкинами и венетами, подвергшимися разнообразному воздействию сарматов, мы встречаемся с образом «ужаса», вызванного постоянной военной активностью одних и опасностью для других. Этот ужас (terror) представляет собой усиленный вариант образа «взаимного страха» (mutuus metus) первой фразы, страха (или ужаса), который и отделяет германцев от сарматов на востоке.

Известно, что Тацит при написании «Германии» много заимствовал из написанных в 52–77 гг. сочинений (в частности, из несохранившейся «Bella Germaniae») Плиния Старшего, участвовавшего в военных кампаниях в провинции Нижняя Германия в 47–51 гг. Однако уникальные сведения Тацита о лугиях, готонах, певкинах-бастарнах и венетах не находят никакого соответствия в сохранившейся «Historia Naturalis» Плиния, написанной позднее, чем «Bella Germaniae», и вполне отражающей его общие представления о германцах. Имени лугиев Плиний, в отличие от Тацита, не знает совсем, а их лидирующее племя харинов (хариев Тацита) объединяет в одну группу вандилиев вместе с варинами, которые, по Тациту, чистые свевы; певкины-бастарны у Плиния — несомненно, германцы, а у Тацита они — весьма сомнительные, не чистые германцы (о принципиальном различии венедов Плиния и венетов Тацита — см. ниже). Судя по всему, основные сведения Тацита о восточных германцах и венетах были получены уже после написания трудов Плиния.

Еще Э. Норден на основании анализа текста Тацита пришел к выводу, что именно последние (43–46) главы «Германии», содержащие сведения о лугиях, готонах, свионах, эстиях, певкинах, венетах и феннах, написаны на основании устных и письменных сообщений торговцев и воинов, лично побывавших у северо-восточных германцев, отражают реальность, очень близкую эпохе Тацита, и заслуживают доверия (Norden 1922: 433–450). Присоединяюсь к этому выводу.

Итак, сведения о восточных германцах у Тацита, возможно отчасти и восходящие к данным Плиния середины I в. н. э., были существенно дополнены материалами совсем недавними, полученными самим Тацитом, вероятнее всего, в 80–90-х гг. (он родился в конце 50-х гг.) [172]. Таким образом, и уникальные, полученные от северо-восточных германцев знания о певкинах, венетах и феннах относятся в основном к этому же времени. Весьма существенно, что сообщаемое об этих этносах относится ко времени после гибели классической зарубинецкой культуры Полесья и Среднего Поднепровья (не позднее 40–70-х гг.).

За описанием северо-восточных германцев (от Судет и Западных Карпат до юго-восточной части Скандинавского полуострова) и также включаемых в «Свевию» (а следовательно, и в «Германию») эстиев следует наиболее важный для славистов текст:

Здесь конец Свевии. Я колеблюсь, отнести ли народы (nationes) певкинов, венетов и феннов к германцам или сарматам. Впрочем, певкины, которых некоторые называют бастарнами, [в отношении] речи, образа жизни, оседлости (sedu, «мест обитания») и жилищ ведут себя как германцы. Грязь у всех, бездействие (torpor, «тупость») знати. Смешанными брачными связями (conubiis, «браками») они обезображиваются почти до облика сарматов. Венеты многое усвоили из [их] образа жизни (ex moribus, «из [их] нравов»), ведь они ради грабежей (latrociniis, можно понять и как «разбойничьими шайками») рыщут по лесам и горам, какие только ни возвышаются (quicquid… silvarum ac montium erigitur… pererrant) между певкинами и феннами. Однако их предпочтительнее называть среди германцев (inter Germanos potius referuntur, «причислять к германцам»), поскольку и дома сооружают, и носят щиты, и находят удовольствие в применении пехоты, а также в ее быстроте (peditum usu ac pernicitate gaudent, «любят применять быструю пехоту» [173]) — все это отличает их от сарматов, живущих в повозке и на коне. У феннов — поразительная дикость, жалкая бедность; у них нет оружия, нет лошадей, нет постоянного крова (penates), пища — растения (herba, «трава»), одежда — шкуры (pelles, «меха»), ложе — земля; единственная надежда — на стрелы, которые они за недостатком железа заостряют костями (оснащают костяными наконечниками) (Tac. Ger. 46) [174].