Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Возникновение «постзарубинецких» групп памятников после третьей четверти I в. н. э. северо-восточнее, восточнее, южнее, юго-западнее и западнее гибнущей классической зарубинецкой культуры, но не к северу и не к северо-западу от нее, где такие группы пока не обнаружены, говорит о том, что почти единовременная гибель всех локальных вариантов этой культуры была связана не только с ударом ираноязычных степняков с востока и юга, но и с натиском с севера, т. е. из области культуры поздней штрихованной керамики, соответствующей в центральной и южной своей части ст(л)аванам Птолемея и целиком соотносимой со срединной частью венетов Тацита, причисляемых им скорее к германцам и соседящих на западе с племенами собственно Германии — лугиями, готонами и эстиями.

Итак, территория жизнедеятельности венетов Тацита соответствует западной части (между средним течением Западного Буга и Немана и средне-верхним Днепром) той срединно-восточной группы прабалтов и балтов (включающей на раннем этапе и протославян), реальность которой удостоверяется топонимией, и особенно гидронимией, а восточнее Днепра — также и письменными источниками (Golthescytha, голядь и т. п.). На юге территории венетов (на Припяти и южнее) находится и наиболее компактная область древнейшей славянской гидронимии (Трубачев 1968: 270–272, карта 11). Зона проживания («дома сооружают») и военной активности («обходят с целью разбоя») венетов простирается с юга на север от верхнего течения Западного Буга и Горыни до южного Приильменья на севере.

Венеты выступают как самостоятельная активная сила в центре Европейской Сарматии, будучи похожи на германцев домостроительством, пешим войском, вооружением, но заимствуя у сарматов (вероятно, во время столкновений и совместных военных акций) повышенную активность и привычку к частым и стремительным «разбойным» набегам.

Вся огромная территория, отводимая Тацитом для проживания и набегов венетов, по данным сравнительного языкознания и гидронимии, не могла принадлежать лишь праславянам, выделяющимся из балтоязычного этномассива. Но так же несомненно, что уже выделяющиеся или выделившиеся к этому времени праславяне (на чем сходятся лингвисты) не могли обитать где-либо за пределами южной и срединной части означенной территории. Соседи-германцы (в том числе и бастарны-певкины) обозначали и праславян, и живущих севернее них балтов общим этнонимом venethi, отличая их, однако, от лучше им знакомых приморских западных балтов (aesti).

Венеты, обитавшие в срединной части рассматриваемой территории (севернее Припяти и южнее Западной Двины), наделяются в сочинении Марина — Птолемея уже существовавшим к началу II в. самоназванием — Στ(λ)αυανοί (из *slověne?), говорящим о существовании у них этнического самосознания, о потребности выделить себя из среды родственных балтов.

Ст(л)аваны занимали территорию, явно расположенную вдоль системы путей, ориентированных на течение сближающихся своими истоками рек балтийского и черноморского бассейнов. Эта система путей связывала янтарное побережье Балтики (между устьями Висленского и Куршского заливов) с центрами античной цивилизации в Причерноморье и Приазовье (Ольвия, Танаис, Боспор). Этот обходной и относительно спокойный путь располагался севернее зоны «взаимного страха» между Ясельдой и Карпатами, бывшей для венетов-ст(л)аванов преимущественно областью их набегов и отчасти постепенного расселения на юг. На этом речном пути ст(л)аваны занимают центральное, узловое место между западными балтами и иранцами («аланами») Причерноморья.

Именно после середины I в. н. э. у античных авторов появляются совершенно новые данные об устьях и истоках рек Восточной Прибалтики и о множественных истоках Днепра, сближающихся с истоками балтийских рек. Видимо, в это время и приобретает актуальность выявленный путь, возможно существовавший и ранее. Судя по всему, этноним *slověne, фиксируемый в форме Στ(λ)αυανοί, уже существовал в середине I в. н. э. Именем венетов германские информаторы римлян и в конечном счете Тацита могли обозначать не только ст(л)аванов-словен, но и их восточных соседей в поречье Березины и междуречье Березины-Днепра, сохранивших древнее имя nevri и получивших новое — nervi-alani. Не исключена возможность того, что при контактах, идущих из среды иранского мира с юго-востока на северо-запад, население лесной зоны западнее Днепра и севернее Припяти именовалось в основном старинным этнонимом nevri и его модифицированным вариантом nervi (nervi-alani), при взаимодействиях, идущих с юго-запада из германского мира, этнонимом venethi, а при контактах, исходящих от родственных западных балтов, — относительно недавно возникшим самоназванием *slověne, передаваемым в греческой традиции как Στ(λ)αυανοί [184].

Поскольку с рубежа III–II вв. до н. э. до середины I в. н. э. поречье Припяти контролировалось бастарнами, создателями полесского варианта культуры, контактировавшими со среднеднепровскими бастарнами преимущественно по Припяти, становится ясно, что первичное зарождение и формирование этноса словен-ст(л)аванов до середины I в. н. э. могло протекать лишь севернее Припяти, т. е. на территории культуры поздней штрихованной керамики. Таким образом, вышеизложенное выдвигает на первый план проблему, которую старательно обходят или отклоняют многие археологи и все лингвисты — проблему соотнесенности венетов Тацита и ст(л)аванов Птолемея с этой культурой.

Велика заслуга А. А. Егорейченко в убедительном разделении единой культуры штрихованной керамики на две разновременные, но генетически связанные общности — культуру ранней и культуру поздней штрихованной керамики (Егорейченко 2000; 2001; 2004). Чрезвычайно важен вывод исследователя о том, что между двумя культурами «гораздо больше различий, чем сходства», что их объединяет лишь «отсутствие погребений и штриховка сосудов» и что переход от одной к другой «был не эволюционным, а взрывным» (Егорейченко 2006: 3–4). Культуру ранней штрихованной керамики он определяет как культуру эпохи бронзы, а культуру поздней штрихованной керамики относит к началу эпохи железа на изучаемой территории. Но даже такие категорические формулировки не в полной мере отражают тот революционный взрыв, который начался в считавшейся еще недавно единой культуре штрихованной керамики после середины I в. до н. э. (по Егорейченко) [185].

По правде говоря, культуру ранней штрихованной керамики точнее было бы считать не «культурой бронзы», а «культурой кости и камня». При невероятном изобилии различных орудий труда и оружия из кости и камня «изделия из цветного металла в КРШК крайне редки и представлены исключительно украшениями и деталями одежды» (Егорейченко 2006: 40). Да и они не местные, а появляются в результате контактов с более развитыми областями Европы. В области производства и вооружения эта культура — несомненно «культура кости и камня».