Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Принятие титула «хакан» главой приладожской Руси, возможно, не было простой формальностью. Ибн Фадлан, описывающий в 922 г. обычаи русов, отмечает, что их «царь» (правда, не именуемый у Ибн Фадлана «каганом» и, вероятно, уже находящийся в Киеве, «в его очень высоком замке») занимается любовью и развлечениями, а его заместитель ведет войну и замещает царя перед лицом подданных (Ковалевский 1956: 146). Сразу после этого сообщения Ибн Фадлан переходит к описанию аналогичной системы управления у хазар, состоящей из «большого хакана» и его заместителя «хакан-беха». Параллелизм этих соседствующих пассажей несомненен и дает основание полагать, что система разделения «власти сакральной» и «власти реальной» могла получить столь четкое оформление у русов под влиянием аналогичного института у хазар. Отражением этой системы разделения власти уже у новгородско-киевских Рюриковичей является существование пар Игорь – Олег, Игорь – Свенельд, Святослав – Свенельд, Ярополк – Свенельд, Владимир – Добрыня.

Таким образом, хазарское влияние на титулатуру властителей и организацию власти у русов ощутимо, но парадокс заключается в том, что это влияние (наряду с целым рядом других культурных и социальных импульсов с востока и запада) первоначально проникло на Русь не на юге, а через северные земли, через Верхнее Поволжье и Приладожье.

Итак, в силу процессов и событий, имевших место в Скандинавии и в Прикаспье, между этими областями установился интенсивный контакт, протекавший по водным маршрутам, что естественно привело к возникновению двустороннего движения по балто-ладожско-волжскому «коридору», у которого были свои главные ворота и привратник – Старая Ладога и владевший ею «хакан-рус». Но никакой социальный организм не может долго развиваться, находясь на продуваемом всеми сквозняками (преимущественно военными) проходе и не опираясь на какое-либо прочное и стабильное основание. И таким основанием, такой почвой для укоренения и развития возникших процессов стало славянство, продвинувшееся к VIII в. на север из прикарпатско-дунайских областей и оказавшееся достаточно развитым во всех отношениях, чтобы «оценить ситуацию», объединить вокруг себя разноэтничное население Северо-Запада, воспользоваться выгодами частично проходившего через его земли торгового пути, свергнуть чужеземное варяжское иго и вступить в договорные отношения с новой группой скандинавов, что и привело к новому укреплению этносоциального организма приладожской Руси, превратившегося в Русь ладожско-ильменскую и верхневолжскую, подчинившую себе также и Полоцк, стоявший на втором речном пути «в варяги».

В дальнейшем Старая Ладога и, видимо, ориентированное на нее с конца IX в. юго-восточное Приладожье, населенные смешанным скандинавско-балто-славяно-финским населением, еще некоторое время (до 1030-х гг. или до 1105 г.) представляли собой один из северных центров «внешней Руси», самостоятельную область, подчиненную непосредственно Киеву и сыгравшую значительную роль в первичном проникновении Руси к берегам северных морей (Бернштам 1978: 20–26). Однако свое истинное историческое место то само по себе непрочное этносоциальное образование, которое возникло в конце VIII – середине IX в. в низовьях Волхова, нашло именно на славянской основе, на землях словен ильменских, затем полян, а позднее и на всех восточнославянских землях, постепенно мигрируя к югу, включаясь в иные экономические и этнополитические ситуации и системы и изменяя соответственно свое содержание.

Под Северной Русью VIII–X вв. мы подразумеваем часть территории Древней Руси, границы которой на севере проходили по южному побережью Ладожского озера, на юге – несколько севернее поречий Западной Двины, Днепра и средней Оки, на западе – по Чудскому озеру, а на востоке достигали нижней Оки. Территория эта, лежащая на водных торговых путях из Балтики на верхнюю Волгу, в IX в. в результате сложения здесь Русского протогосударства объединяется и политически. При этом Северная Русь отчетливо делится на две области, одна из которых расположена в бассейне озерно-речных систем, впадающих в Балтику, а другая – в бассейне верхней Волги, что и находит в X–XII вв. свое политическое выражение в сложении двух субгосударственных организмов: Новгородской и Ростово-Суздальской земель. Ядро первой из них составляют Приильменье и Поволховье, где (по данным письменных источников, археологии, топонимики) на скрещении различных торгово-военно-сакральных путей, в зоне соприкосновения и взаимодействия славян, балтов, скандинавов и финнов, в середине VIII – начале IX в. и зарождается первое Русское протогосударство (Шахматов 1919; Мачинский 1981; 1982; 1984а).

Первые сведения об окраинах интересующей нас области относятся к I–IV вв. н. э. По Тациту (I в.), зона военной активности венетов (убедительно сопоставляемых с праславянами) простиралась на севере до феннов (отождествляемых с предками средневековых саамов). Фенны-саамы, по Тациту, – бедные и мирные охотники (Tac. Ger. 46), вероятно, обитали в пределах распространения остаточной финской гидронимии, т. е. к северу от среднего течения Западной Двины. Еще в XIII–XVI вв. южные районы их обитания располагались к югу от Ладоги, а в начале нашей эры постоянно оттесняемые на север саамы должны были обитать еще южнее. Видимо, где-то в верховьях Великой, Ловати и Западной Двины и происходило их соприкосновение с венетами. Последних Тацит отличает от прибалтийских эстиев (балтов?), земли которых с I в. посещались римскими купцами, достигавшими ко II в. низовий Западной Двины (Турунт) и Перновы (Хесин), а к IV в. получившими сведения об истоках этих речных систем [6] Турунт и Хесин на карте Птолемея являются крайними реками на северо-востоке, впадающими в Венедский залив (Ptol. Geog. III 5, 2), см. также Europa, 8. Karte в: Ptolemaios Handbuch der Geographie. Basel, 2006. 2. Teilband. . Вероятно, набеги венетов продолжались до IV в., так как Иордан (VI в.), повествуя о событиях этого времени, вновь называет венетов-славян, локализуемых между готами лесостепного Поднепровья и эстиями Прибалтики (Iord. Get. 28, 117–119) (Macinskij 1974; Мачинский, Тиханова 1976).

У Иордана сохранились также и отголоски готских преданий, повествующих о «народах» Скандинавии («Скандзы») и о ее восточных окраинах. Особо отметим свидетельство Иордана о том, что Скандза «имеет с востока обширнейшее озеро в глубине земного круга, откуда река Ваги, словно каким-то образом из материнского лона порожденная, волнуясь, извергается в Океан» (Iord. Get. 17). Речь, видимо, идет о Ладоге и Неве, берега которых и в дальнейшем были восточными пределами тех земель, на обладание которыми претендовали скандинавы. За это говорит и то, что называемый Иорданом в связи с событиями IV в. народ thiudos (чудь, от готск. thiuda – «народ») помещен в местности Aunksis (финск. Auinsma или Aunuksenmaa – название р. Олонец), локализуемой в Восточном Приладожье (Браун 1899: 255).