Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Широко распространено основанное на недоразумении мнение, что новгородские летописи называют жившую в Эстонии чудь ереву – неревой. На самом деле древнейшие новгородские (НПЛс, НПЛм) и псковские летописи согласно сообщают о походе Мстислава в 1214 г. «на чудь на ереву», жившую, видимо, в той области Эстонии, которая у Генриха Латыша и в немецко-ливонских актах называется Jerwia, Jerwa (от эст. järvi – «озеро») (Попов 1973: 70; 1981: 99). Лишь в некоторых летописях сообщается о походе «на чудь на нереву». Однако эта путаница имеет свой смысл: она отражает общее представление о том, что этноним нерева норова связан с областями к западу от Новгорода. Наличие западнее Новгорода, в верхнем и среднем Полужье, д. Неревицы, д. Моровино, оз. Мерево и д. Мерево (Мериво) говорит о том, что нерева/мерева – это лишь вариант этнонима норова/морева .

То, что такой вариант этнонима был издревле известен в Новгороде, подтверждается топонимом «Неревский конец» (с XI в.), а также тем, что НПЛм, НПЛс под 1145 и 1167 гг. упоминают новгородского воеводу Неревина и его детей, новгородского посадника 1175–1180 гг. Завида Неревиница и Гаврила Неревиница. Имя Неревин явно образовано от этнонима нерева , как Чудин от чудь , Торчин от торки . По происхождению эта знатная новгородская фамилия могла быть связана с верхнелужской норовой/неревой, но необязательно, так как подобные этнотопонимы известны и к востоку от Ильменя. В частности, неожиданное появление воеводы Неревина, в 1145 г. удачно возглавившего поход новгородцев в Галичскую землю, возможно, связано с событием, происшедшим за два года до этого. Приглашенный в 1142 г. на новгородский стол князь Святополк в 1143 г. «оженися… Новегороде, приведе жену из Моравы межи Рожеством и Крещением» (НПЛ 1950: 27). Этот факт начиная с С. М. Соловьева обычно трактовался как брак с княжной из подунайской Моравии. Один В. Н. Татищев резонно заметил: «Княжна из Моравии какая бы была, неизвестно, ибо тогда в Моравии князей не было» (Татищев 1963: 268). Известно, что многие князья, княжившие в Новгороде в XII в., были женаты на дочерях новгородских бояр. Биография Святополка делает крайне маловероятным его брак на княжне с Дуная. Отсидев год в заточении в Берестове, приглашенный новгородцами Святополк был наконец отпущен к ним великим князем Всеволодом, но на пути к Новгороду узнал, что там уже княжит Ростислав. Он остановился в Торжке и лишь по изгнании Ростислава сел в Новгороде, переживавшем тогда трудности с подвозом продовольствия (Татищев 1963: 153, 154, 156, 158). В этих условиях естественным представляется брак на дочери кого-то из земских бояр, обладавших особыми возможностями по части подвоза хлеба. В данном случае это мог быть боярин из волости, именуемой Норова/Морева/Нерева, превратившейся в книжной интерпретации в Мораву. Не в связи ли с этим в Новгороде появляется воевода Неревин, сын которого в 1175 г. становится посадником? Из Торжка Святополк мог ехать либо волжским, либо Мстинским путем, и на обоих путях в XII–XV вв. еще существовала своя Морева.

На пути с верхневолжья на текущую в Ильмень р. Полу существовала волость Морева, впервые упомянутая под 1229 г. и хорошо известная по писцовым книгам конца XV в. как «волость великого князя Морева», или «рядок Морева Руса», во главе которой стоит «волостель». Расположена она на впадающей в р. Полу р. Морева/Моревка; населенные пункты именуются Усть-Марево, Верх-Мирева, погосты Никольское и Успенское Морево, деревня на Выдомере и т. д. В «Списке русских городов», составленном в конце XIV в., упомянут г. Морева, – вероятно, г. Морево или Новая Руса в этой же «волости» (НПЛ 1950: 275, 477; НПК 1862, т. II: 703, 723; Неволин 1883: 177; НПЛ 1950: 455; Тихомиров 1932). Не отсюда ли родом жена Святополка?

На Мсте существовало селение Белая, впервые названное под 1200 г., а к XIV–XVII вв. превратившееся в г. Белая. В «Списке русских городов», наряду с г. Морева, имеется г. Белая Морева, видимо соответствующий г. Белая и находившийся при впадении в Мсту р. Белая, на которой расположено с. Моревское (НПЛ 1950: 45, 239, 423, 463, 476; НЛ 1879: 359, 360, 409, 415; Седов 1970: 252). В круг ранней «норовско-моревской» топонимии с осторожностью включим и г. Моравиин на Ловати, упомянутый в НПЛ под 1234 г.

Итак, этногруппа норова/морова/морева/нерева/мерева/нерома, платившая дань Северной Руси в IX в., оставила заметные следы как в этнотопонимии XII–XV вв., так и в топонимии современной. Ее локализация на р. Великой и в Восточном Причудье несомненна. Если же нанести на карту все этнонимы и топонимы, выявленные выше в источниках, отражающих реальность IX–XV вв., можно увидеть, что они широким полукругом охватывают оз. Ильмень с запада, юга и востока, нигде не подходя к нему вплотную. Все топонимы ложатся в зону распространения классических памятников той культуры V–VIII в., которая сейчас выявлена в бассейне Мсты вплоть до окрестностей г. Боровичи не менее ярко, чем на Великой (Носов 1981: карта на с. 48), и которую поэтому целесообразно называть культурой длинных псковско-боровичских курганов; отдельные памятники продолжают эту традицию и в IX–X вв. Видимо, первичное формирование и распространение этой культуры в V–VII вв. не захватило по каким-то причинам собственно Приильменье. Когда в VIII в. Приильменье заселили пришедшие с юга словене, оказалось, что носители культуры длинных псковско-боровичских курганов, известные словенам под именем норова/морева , как бы полумесяцем окружают зону расселения словен с запада, юга и востока. Более того, небольшая группа курганов этой культуры возникает около V в. и севернее Ильменя, в микрорайоне Ладоги (Лебедев, Седых 1985: 20–23). Потомки норовы позднее славянизировались, а отдельные ее группы существовали под собственным именем до XV в. (рис. 1).

По мнению А. А. Шахматова, разделяемому большинством исследователей, в начальной части НПЛм сохранился самый архаичный вариант рассказа о начале русской государственности (Шахматов 1908). Среди разнообразных сведений по истории Киева и Руси там имеются два отрывка явно древнего новгородского происхождения: первая фраза летописи и рассказ о призвании Рюрика в Новгород и о захвате его сыном Игорем Киева.

Проанализируем вводную фразу:

Временник еже есть нарицается летописание русских князей и земля, и како избра бог страну нашу на последнее время, и грады начата бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская и о поставлении Киева, каково имя назвася Киев (НПЛ 1950: 103, 431, 511).

Очетливое сопоставление Новгородской и Киевской «волостей» как главных в Русской земле, временно́й приоритет Новгородской, где раньше «грады начаша бывати», при признании значения Киева, – все это указывает на княжение в Новгороде Владимира Ярославича (1036–1052 гг.) как на время появления этого пассажа. Это подтверждается параллелизмом между ним и отрывком из послесловия к Остромирову Евангелию, где сказано, что оно было написано в Новгороде в 1057 г.: «…Изяславу же кънязу тогда предържашу обе власти, и отца своего Ярослава и брата своего Володимера. Сам же Изяслав кънязь правляаше стол отца своего Ярослава Кыеве, а брата своего стол поручи правити близоку своему Остромиру Новегороде». В обоих случаях речь идет о двух почти равноправных волостях (властях), в каждой из которых (по второму тексту) – свой «стол»: ситуация, реальная в 1036–1052 гг. и упраздненная к 1057 г. Вслед за фразой, видимо некогда начинавшей Новгородский свод около 1050 г., в НПЛм идет, вопреки обещанному, помещенный на это место позднее рассказ о Киеве, о создании Киева, о киевских событиях, о вокняжении Аскольда и Дира. И лишь после этого летопись вновь возвращается к «новгородской волости» и повествует об обещанном – о появлении здесь первых русских князей и о создании городов.