Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Что касается феннов Тацита, то подобным именем скандинавские германцы первоначально обозначали саамское население Фенноскандии и, видимо, Восточной Европы. Следы более древней, чем прибалтийско-финская, топонимии, этимологизируемой на саамском языковом материале, наличествуют в северной части Юго-Восточного Приладожья – на Ояти и Свири (Муллонен 2001а: 344; 2001б: 250), не говоря уже о более восточных и более северных территориях. В частности, к названиям саамского происхождения относится и топоним Чёлмужи (из саамского * ćōlmē «пролив», ср. также русское диалектное чёлма «пролив») на северо-восточном берегу озера Онего, известный археологам по расположенному там могильнику приладожской курганной культуры. В южной части Юго-Восточного Приладожья – на Сяси и Тихвинке – эта древнейшая топонимия могла быть «смыта» в связи с ранней славянизацией этих важных торговых магистралей [50] Нелишне еще раз напомнить читателю важнейшее правило толкования топонимического материала: наличие определенного топонимического пласта на какой-либо территории так или иначе говорит в пользу присутствия здесь носителей соответствующих этому пласту языков – а вот отсутствие такого пласта об отсутствии носителей соответствующих языков не говорит. .

Наряду с этим, как бы прорезая эту слабо заселенную зону с археологически трудно уловимыми древностями, через нее уже в IV–VI вв. проходят преимущественно водные пути торговли мехами – по Свири на севере и по Сяси, Тихвинке и Воложбе на юге с выходом на Чагоду-Чагодощу-Мологу и далее по Волге и Каме. В конечном счете эти пути ведут в богатое высококачественным соболем Прикамье (Мачинский, Кулешов 2004). Нет никаких оснований полагать, что торговля на этих путях затухла в VII–VIII вв. Более того, судя по распространению вплоть до Волхова, Южной Финляндии и Эстонии прикамских «неволинских» поясов второй половины VII – середины VIII в., имевших и сакральномагическое значение, связи с Прикамьем активизируются. В середине VIII в. возникает торгово-ремесленное поселение Ладога/Aldeigja , к первой половине IX в. становящееся главным центром этносоциума русь/rōs , также активно участвующего в торговле мехами.

Дальнейшее развитие событий падает на вторую половину IX в. Отметим, что период становления приладожской курганной культуры как особой территориально-культурной общности охватывает 870–920-е гг. и поразительно совпадает по времени с общепризнанным периодом «заселения Исландии» (870–930 гг.), когда часть норвежцев бежала на пустующие земли крайнего запада от жесткой политики принудительного подчинения и объединения Норвегии Харальдом Хальфагром. Не менее жесткую объединительную политику проводил в близкое время (около 850–870-х гг.) и конунг свеев Эйрик Эмундарсон, покоривший к тому же «Финнланд и Кирьялаланд, Эстланд и Курланд и много [земель] в Аустрлёнд» и воздвигший там «земляные укрепления» («Сага об Олаве Святом», по: Джаксон 1994: 73).

Видимо, в это время какие-то группы скандинавов (возможно, уже исходно смешанные с финноязычным населением Финнланда и Кирьялаланда) начинают заселять ранее слабо обжитые земли между Сясью и Свирью. Древнейшие погребения приладожской курганной культуры в нижнем течении Ояти и Свири говорят о проникновении поселенцев через Свирскую губу на востоке Ладоги, удаленную от освоенных раньше Волхова и – отчасти – Сяси. Затем новые поселенцы появляются южнее – на Сяси, где встречаются с ранней русью/rōs, оставившей археологам сопки и Городище на Сяси ( Алаборг/Алуборг ранних саг). Расселение новых «колонистов» преимущественно в местностях, занятых ранее «примитивными» народами (~ феннами ?) и, по представлениям древних, великанами , использующими в качестве оружия дубину , породило именование их кулбингами и позднее (в ходе фонетической эволюции исландского языка) кюльфингами . Первично оно обозначало, видимо, новых поселенцев на Сяси, но затем было перенесено на всех носителей приладожской курганной культуры и принято как этноним, применявшийся к ним в Скандинавии и в Византии. Определение конкретных исходных территорий, откуда проникали в Юго-Восточное Приладожье пришельцы с запада, вероятно известные на Руси под именем * кальбингов ( колбягов ) «меченосцев», – задача будущих исследований. Можно тем не менее предположить, что движение * кальбингов было вызвано, скорее всего, бегством от жесткой политики Эйрика (как и в аналогичном случае с колонизацией Исландии).

Скандинавский компонент образующейся территориальной этногруппы отчетливо выступает как в археологических материалах, так и в письменных источниках, однако исследователи приладожской курганной культуры особенно подчеркивают «местный», «финский» компонент их культуры. Тем не менее он никак не может быть назван «местным», потому что никаких уловимых археологических древностей на бо́льшей части Юго-Восточного Приладожья, как уже говорилось, до последней трети IX в. нет, а там, где они появляются после середины VIII в. – на Сяси, – они явно не «финские». Вообще комплекс «финских» элементов материальной культуры приладожской курганной культуры имеет смешанный облик: часть вещей имеет западное – прибалтийское – происхождение, а другая заимствована от финноугорского населения более восточных областей на «меховых путях» – вплоть до сакрально приоритетного Прикамья. Так, пресловутые «домики мертвых» более раннего времени, чем таковые в приладожской курганной культуре, известны в позднедьяковской культуре и в последние десятилетия открыты А. Н. Башенькиным на ее крайней северной периферии – в Юго-Западном Белозерье (Башенькин 1995). Не оттуда ли был заимствован этот тип погребального сооружения? И не вошло ли частично финноязычное население более восточных по отношению к основному ареалу приладожской курганной культуры областей в состав ее носителей?

Скандинавы, оказавшиеся в окружении различных финноязычных этносов, несомненно, воспринимали их обычаи, языки и верования. Кроме того, такой этносинтез мог приводить к возникновению совершенно новых религиозных представлений, отразившихся в уникальных чертах погребальной обрядности приладожской курганной культуры. Скандинавские и западноевропейские вещи в погребениях этой культуры часто называют «импортами» или «привозными». Но, учитывая, что скандинавское или скандинаво-финское население, появление которого и привело к возникновению приладожской курганной культуры, пришло явно с запада и, несомненно, сохраняло свои западные связи и позднее, надо полагать, что многие из этих вещей прибывали сюда вместе с первыми и новыми поселенцами, являясь частью их одежды и обихода. И надо помнить, что заселение глухих таежных, окруженных огромными болотами пространств на восток от озера Ладога – пользовавшегося «дурной славой» Йотунхейма – требовало повышенной жизненной активности от решившихся на это; а такой «пассионарностью» в IX–X вв. отличались именно скандинавы «эпохи викингов».