Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

В 3 км на юго-юго-восток от современных Колбек в 1971 г. В. А. Кольчатовым был раскопан курган (Кочкуркина 1989: 9–10), который, ввиду нахождения в нем, наряду с другими погребениями-ингумациями, двух отдельных захоронений черепов, вполне может быть отнесен к приладожской курганной культуре, – этому не противоречит и ровик шириной 1 м, окружавший курган. Найденная там западноевропейская монета – видимо, XI в. (Кочкуркина 1989: 9, 296) – может датировать курган XI – первой половиной XII в. Еще далее на юго-восток расположен могильник у д. Мозолева с вещами, типичными для славянских погребений Новгородчины XI–XII вв. Так что весьма вероятно, что древнее поселение Колбяги находилось на самом пограничье приладожской курганной культуры.

Широкая деятельность кюльфингов по скупке пушнины и собиранию дани на севере Фенноскандии, отраженная в «Саге об Эгиле», находит подтверждение в направлении колонизации и расселения носителей приладожской курганной культуры во второй половине X–XI в.: на север по берегу Ладоги к реке Олонке (и далее) и на северо-восток к северным берегам озера Онего (могильники Кокорино и Чёлмужи), ближе к местам добычи пушнины, сбываемой, вероятно, на запад через Балтику и на юго-восток по Волге.

Получает удовлетворительное объяснение и то́, что колбяги , фиксируемые «Русской Правдой» около 1016 г. на севере – в Новгороде и его окрестностях, и кюльфинги , фиксируемые «Сагой об Эгиле» в начале X в. еще севернее, не отмечены летописью в составе русских ополчений, ходивших на Царьград в 907, 941, 944 и 1043 гг. Исключение составляют лишь походы Святослава, в отношении которых нет данных об этни-ческом составе войска, – но некоторый приток византийских монет и вещей паннонско-дунайского круга середины – второй половины X в. в Юго-Восточном Приладожье позволяет допускать участие колбягов в этих походах. Видимо, в X в. колбяги были тесно «завязаны» на разнородные контакты на берегах Балтики и прямую торговлю с Поволжьем, а с 1020 г. они не могли не войти в состав несколько обособленного от остальной Руси «Ладожского ярлства» гаутского ярла Рёгнвальда и его потомков, так же тесно связанного с западом и существовавшего до времени около 1070 г. (Мачинский, Мачинская 1988: 55–56). Именно к этому периоду относится двукратное увеличение притока вещей, связанных с активностью скандинавов (Богуславский 1997: 102) и первые археологические признаки христианизации (Лесман 1995: 208) в Юго-Восточном Приладожье.

Какие-либо данные о кулбингах для X – середины XI в. отсутствуют и в византийских источниках. Показательно, что кулбинги не названы в числе иноэтничных вспомогательных войск в хрисовуле 1060 г., где названы «варанги, росы…», но отмечаются сразу после «варангов» в хрисовулах 1075, 1079, 1088 гг. (Васильевский 1908; Мачинский 1988: 91). Видимо, между 1060 и 1075 г. наблюдается интенсивный приток кулбингов в Византию, где они становятся заметной силой во вспомогательных войсках. И именно на середину 1060-х гг. падают заметные изменения политической ситуации на севере Руси. После смерти Ярослава (1054 г.) начинается борьба за обладание Новгородом между его внуком Ростиславом и его сыном, великим князем Изяславом, которая завершается победой последнего около 1064–65 гг. (Мачинский 2003а: 218–223). После этого, судя по данным сфрагистики, Ладога из рук потомков Рёгнвальда переходит в руки киевского князя, и носители приладожской курганной культуры (~ колбяги ) более определенно включаются в социально-экономический контекст Киевской Руси: для них открывается заманчивая возможность службы в византийских войсках. Это вызывает отток наиболее активного населения, – и с этого момента и начинается затухание внешних связей приладожской курганной культуры после 1070-х гг. (Богуславский 1991б: 17–18).

3. Проблема возникновения приладожской курганной культуры. Кратко остановимся на тексте Иордана, который, будучи использован без надлежащего анализа, и ввел в соблазн лучшего современного полевого исследователя этой культуры в вопросе о «приладожской чуди» (Назаренко 1983: 16) – да и не его одного (Богуславский 1991б: 12–13). Подробный анализ этого текста сделан нами в другом месте (Мачинский, Кулешов 2004). Вот вкратце один из содержащихся в ней выводов: наиболее вероятно, что в списке «северных народов» Иордана слово Thiudos (Iord. Get. 116) является отражением готского piudōs «народы» и означает некие безымянные «народы» в межозерье Ладоги и Онего. Это или близкое к нему германское слово позднее послужило основой для возникновения у продвинувшихся с юга славян этнонима чудь , ставшего у них обозначением различных групп финноязычного населения.

Маловероятно, но все же возможно, что первично славяне, появившиеся в Поволховье в конце VII–VIII в., обозначали словом чудь и финноязычное население Юго-Восточного Приладожья, хотя никаких следов этого ни в свидетельствах летописи, ни в топонимике рассматриваемой территории не сохранилось. Данное обстоятельство может объясняться тем, что после середины IX в. – в период, события которого в эпической памяти словен и руси сохранились – эта территория была занята (с 870-х гг.) другим населением с другим именем – колбягами . По данным летописи, этноним чудь применялся славянами лишь к населению современной Эстонии и летописного «Заволочья» – бассейна Северной Двины. По другим источникам и по данным топонимики мы знаем и о более широком употреблении этого этнонима, но только не по отношению к территории, занятой приладожской курганной культурой в конце IX–XII в. А этноним колбяги был актуален еще в конце XII – первой четверти XIII вв. (новгородская берестяная грамота № 222) и – судя по названию Колбякского погоста ( Колбаской погост , ныне д. Колбеки) – даже позднее, и связан он был с территорией приладожской курганной культуры на Сяси.

Надо честно сказать, что достаточно изученная археологами территория, занятая этой культуры, для предшествовавшего времени (I – середина IX в.) пока представляет собой «зону археологической пустоты». Эта «зона» впервые начинает заполняться археологическими памятниками с юга, когда после середины VIII в. на Сяси появляются сопки и крепость Алаборг/Алуборг ; но севернее, вплоть до Свири, не обнаружено никаких памятников ранее последней трети IX в. Возможно, здесь существовало население, подобное феннам Тацита, – бродячие собиратели и охотники, и, кроме того, с этими местами связывались рассказы о жутковатых звероподобных полулюдях (Tac. Ger. 46). Во всяком случае, по «Саге о Хрольве Пешеходе», пространство к северу и востоку от Алуборга (Городища на Сяси) именуется Йотунхеймом «землей великанов». По той же саге, из Йотунхейма, расположенного рядом с Алуборгом , происходит огромный звероподобный богатырь, вооруженный только дубиной (kylfa) – т. е. первый kylfingr (Мачинский, Панкратова 2002); ср. это известие с рассказом ал-Гарнати о подобном же великане, вооруженном огромной дубиной, которого писатель видел в 1135–1136 гг. в Булгаре (Путешествие… 1971: 61).