Матвей Гречко - Тайные общества. Полная история

После пророчеств все рассаживались по местам, и начиналась общая трапеза: ели молочную кашу, блины, молоко, калачи, пили квас, чаи или травяные настои. Вина не пили никогда.

Один православный священник, проводивший расследование о хлыстах, писал: «И если подслушать их гоготанье из-за стены, то представится совершенно, якобы чем секутся или хлещутся. Может быть, не от того ли и молва в народе носится, будто бы они, ходя вокруг чана, хлыщутся, приговаривая:

Иногда хлысты и вправду хлестали друг друга жгутиками, сплетенными из веток вербы, приговаривая:

У хлыстов бывали праздники большие и малые. На больших праздниках собиралось иногда до ста человек.

Главное радение бывало около троицына дня. В то время хлысты, радея, пели песни, обращенные к «матушке сырой земле», которую отожествляли с богородицей. В это время несколько женщин закрывались в подполье (ближе к земле) и наряжали какую-нибудь красивую девушку. Она – и богородица, и мать-сыра-земля одновременно.

Эта разодетая и разряженная «мать-сыра-земля» выходила из подполья, вынося на голове чашку с разным угощением, с изюмом или другими сладкими ягодами, хлебом и сосудами с квасом. Она причащала хлыстов изюмом, приговаривая: «Даром земным питайтесь, духом святым услаждайтесь, в вере не колебайтесь». Потом помазывала их водою, приговаривая: «Даром божьим помазайтесь, духом святым наслаждайтесь и в вере не колебайтесь».

Иногда среди угощения попадается печенье с содержанием наркотиков. После такого «причастия» исступленным представляется какой-то дым, и в нем будто видят они младенца, сияющего золотым блеском. Это называют они явлением «золотого христа».

В некоторых «кораблях» радение могло перейти в отвратительный обряд «христовой любви». «Христовою любовью» назывался свальный грех, оргия, происходящая после радения, когда и мужчины, и женщины находились в исступлении и в помраченном рассудке. Не принимались во внимание ни возраст, ни узы родства.

Хлысты объясняли этот обычай двояко. Одни говорили, что таким образом они «грехом грех истребляют», другие же утверждали, что поступали так ради зачатия детей «от духа свята», так называемых «христосиков». Если какая женщина сделалась беременною, она принимала сан богородицы и рожденный ею считался «не от крове, не от похоти плотския, не от похоти мужеския, но от бога родившимся».

Из христов, являвшихся в России между последователями тайных сект, дошли до нас предания об Аверьяне-христе, жившем во времена Дмитрия Донского и погибшем на Куликовом поле, и об Иване Емельянове, бывшем при царе Иване Васильевиче Грозном.

Об Емельянове у хлыстов сохранилось предание, что был он московский житель, Кадашевской слободы, и было у него двенадцать апостолов, с которыми он расхаживал по Москве и ее окрестностям. Царь Иван Васильевич, узнав, что Емельянов умеет предсказывать будущее, велел будто бы привести его к себе и спросил: «Правду ли про тебя, Ванька, идет людская молва, что ты пророчишь?» На это Емельянов отвечал: «Ванька-то ты, беспутный царишка, а не я. Я сын божий Иоанн. Ты царь земной, а я небесный». Царь разгневался, бросился на Емельянова, хотел его пронзить своим железным костылем, но Емельянов погрозил ему пальцем, и царь упал ниц. Показалось ему, что пред ним стоит истинный Иисус Христос, как он изображен на иконе в Успенском соборе, с угрожающим перстом. Тогда царь Иван Васильевич с честью отпустил Ивана Емельянова и будто бы позволил ему идти на все четыре стороны со своими двенадцатью апостолами и с разными силами небесными.

В начале XVII века митрополит Дмитрий Ростовский сетовал: «Окаянные последние времена наши! Святая церковь сильно стеснена, умалена, с одной стороны, от внешних гонителей, с другой – от внутренних раскольников. С трудом можно где найти истинного сына церкви; почти в каждом городе изобретается особая вера; простые мужики и бабы догматизуют и учат о вере».

В царствование Михаила Федоровича некий «пустынник и пророк Капитон», живший в Колесниковой пустыни, в Костромском уезде, был такой строгий постник, что даже в Светлое Воскресенье не дозволял ни себе, ни ученикам своим употребления какой-либо пищи, кроме хлеба, семян и ягод, и вместо красных пасхальных яиц христосовался луковицами. Этот Капитон в самом деле почитал себя святым и пророком, но до личного обожествления все же не дошел. Церковную реформу патриарха Никона он принял в штыки, бежал в леса Вязниковские [36] Ныне Клязьминско-Лухский заказник во Владимирской области. и там, не открытый правительством, жил долго, распространяя свою ересь, и умер неотысканный.

Дмитрий Ростовский приводит страшный рассказ о том, как однажды сектанты пришли то ли к самому Капитону, то ли к одному из его учеников и сообщили, что некая девица родила мальчика [37] Скорее всего, после обряда «христовой любви». . Мнимый святой велел им вырезать у новорожденного сердце и принести ему на блюде. Это сердечко он сам разделил ножом на четыре части, велел высушить и истолочь в муку. Щепотки такой муки считались у сектантов святыней, их употребляли при причастии. Правда ли это или кровавый навет, будет рассмотрено ниже.

Капитонодним из первых возвестил о подвижничестве как средстве для спасения. Идея подвижничества у него выразилась особенно в постничестве. Эту идею довел до абсурда некий «мужик-неук» Василий Волосатый, уроженец Юрьевского уезда: он стал проповедовать «пощение до смерти». Василий Волосатый (он воздерживался даже от стрижки и расчесывания своих волос, оттуда и его прозвище), доведя до последней крайности доктрину своего учителя, логично заменил умерщвление плоти полным ее разрушением.

Первые случаи самоубийственных постов относятся к 1660 году. Чуть позднее в Ветлуте или в Выгозере некий «старец» со своими последователями соорудили даже специальную башню для таких самоубийств. Это было строение с крепкими стенами без окон и без дверей. В его крыше был проделан люк, через который по приставной лестнице в башню заводили добровольных постников. Их насчитывали сотнями. Мрачный жертвоприноситель закрывал отверстие после того, как туда входила последняя жертва, и для большей верности ставил вдоль стены пять или шесть сторожей, снабженных дубинами. После двух дней, проведенных в молитве, пленники обыкновенно просили есть. Тщетно. Ни просьбы, ни мольбы, ни крики, ни сама агония жертв не трогали стражей. Большая часть запертых умирала между третьим и шестым днем, но некоторые держались гораздо дольше.