Матвей Гречко - Тайные общества. Полная история

С того времени он приобрел еще больше последователей. Они звали его «стародубским христом». Молва усилилась, и Суслов в третий раз был взят по повелению царя Алексея Михайловича и в третий раз обречен на мучения. Это случилось, говорят хлысты, в то самое время, как царице Наталье Кирилловне пришло время разрешиться от бремени царевичем Петром Алексеевичем, то есть в 1672 году. Царице было пророчество, что она в таком лишь случае разрешится благополучно, если освободят от мук Ивана Тимофеевича. Царь велел его освободить.

С тех пор Иван Тимофеевич, говорят хлысты, тридцать лет прожил в Москве спокойно, распространяя тайное учение людей божьих. Московский «дом божий», устроенный им по подобию костромского горнего Иерусалима Данилы Филипповича, находился за Сухаревою башней, примерно на пересечении Садово-Самотечной и Трубной. Сюда в 1699 году пришел из Костромы к «возлюбленному сыну своему» Ивану Тимофеевичу «господь Саваоф» – верховный гость Данила Филиппович, на сотом году своей жизни. Здесь он много беседовал с сыном своим за столом, который до 1845 года, как святыня, сохранялся у московских хлыстов.

По рассказам их, из этого дома 1 января 1700 года, в Васильев день, Данила Филиппович после долгого радения на виду у всех вознесся на небо. Потому, говорили хлысты, с этого дня и стали считать новый год [40] Само собой, это не так. .

А Иван Тимофеевич Суслов ушел из Москвы и лет пятнадцать ходил по разным местам, в том числе и по монастырям. Потом возвратился он за Сухареву башню, но не поселился в том доме, где беседовал с верховным гостем Данилой Филипповичем, а выстроил против него другой маленький домик, который сделался вторым московским «божьим домом». Живя здесь, Суслов распространил свое учение в монастырях московских – женских: Вознесенском, Рождественском, Ивановском, Новодевичьем и Варсонофьевском, и в мужских: Воскресенском Новоиерусалимском, Симоновом и Высокопетровском. Прожив в Москве около трех лет, Иван Тимофеевич, по словам хлыстов, при многих свидетелях вознесся на небо. Бездыханное же тело его осталось на земле и было погребено сначала при церкви Николы в Драчах [41] Стояла там же, на пересечении Самотеки и Трубной, снесена в 1930-е годы. , а потом перенесено в женский Ивановский монастырь, где среди иночествовавших было уже немало последовательниц хлыстовщины. Над новою могилой лже-Христа поставлен был памятник, на котором надпись гласила, что тут погребен святой угодник божий. Тот памятник простоял около двадцати лет.

Прокопий Лупкин

По смерти Ивана Тимофеевича у московских хлыстов место его заступил нижегородский стрелец Прокопий Данилович Лупкин. Говорят, он был родным сыном Данилы Филипповича.

Он был лже-Христом с 1713 года до смерти своей, последовавшей в 1732 году, непосредственно во время сектантского радения. Лупкин страдал эпилепсией, что почиталось хлыстами за знак особой святости. Глава хлыстов не бедствовал: к 1723 году Лупкин имел уже в Москве свой дом за Яузой в Таганке.

Он был похоронен в Ивановском девичьем монастыре, рядом с Иваном Тимофеевичем Сусловым. С этого момента инициативу в сектантстве перехватили женщины.

Одно из названий «хлыстовщины» – «богородичный культ» – происходит из-за амбициозных дам, объявлявших себя непорочными девами, родившими бога. Физиологическая девственность, возраст, происхождение, а тем паче соотношение возраста матери и ее «сына» во внимание не принимались. Особо придирчивым неофитам объясняли: мол, имеется в виду «духовное рождение», т. е. вовлечение в секту.

Жена Прокопия Лупкина, Акулина Ивановна, стрелецкая дочь, нижегородская уроженка, была «богородицей» еще в Нижнем Новгороде, а потом и в Москве. Все семейство ее принадлежало к секте хлыстов, все они считались «пророками» или «апостолами». У Лупкиных был сын Спиридон, также весьма известный в хлыстовщине человек. В 1713 году он постригся в московском Симоновом монастыре и принял имя Серафима.

Хлыстовки распространили свою секту по московским женским монастырям.

Прежде всего хлыстовщина появилась в монастыре Ивановском. Здесь жили еще последовательницы «христа» Ивана Тимофеевича, тут же похороненного. Ивановские монахини чествовали могилу лже-Христа как гробницу святого. В этом монастыре, с именем Анны, приняла пострижение Акулина Ивановна Лупкина, по имени которой некоторые впоследствии называли секту хлыстов акулиновщиной.

Сюда же поступила в монахини и родная сестра ее, тоже Акулина Ивановна, принявшая при пострижении имя Александры.

Однако обе Акулины Ивановны должны были уступить первенство инокине Анастасии (в миру Агафья Карпова). Она была богородицей не только корабля, образовавшегося в Ивановском монастыре, но признавалась такою у всех хлыстов, как живших в Москве, так и находившихся по другим местам.

В Новодевичьем монастыре хлыстовщина появилась несколько позже.

В Варсонофьевском монастыре хлыстовщина появилась одновременно с Ивановским.

В Вознесенском монастыре, в московском Кремле, хлыстовщина появилась с 1718 года. Она занесена была сюда беглою из вологодского Горицкого монастыря девкой, Марьей Кузьминичной Босой. Босая была юродивая и кликуша, ходила в рубище, босиком, отчего, конечно, и получила свое прозвание. Марья Босая увлекала монахинь рассказами о своих чудесных видениях, и они мало-помалу впадали в секту людей божьих.

На практике хлысты вовсе не были такими уж аскетами и к нищенской жизни в лесах не стремились. Они не брезговали принимать богатые подношения от доверчивых знатных людей. Весьма поучительна история князя Ефима Васильевича Мещерского.

Этот родственник заключенной в Суздале царицы Авдотьи Федоровны принадлежал к противникам Петровых преобразований. Он находился на военной службе во время несчастного похода под Нарву, счастливым случаем избежал смерти и, возвратясь в Москву, стал вести жизнь уединенную и созерцательную. Приписывая избавление свое от смерти висевшей у него на шее во время битвы иконе Смоленской Богородицы, князь Мещерский в своем селе Козьмодемьянском построил моленную с крестообразными окнами, подвесил к ней стеклянный колокол с таким же языком и поставил туда икону, перед которою сам отправлял службы, и кроме того, как носилась молва, занимался изгнанием злых духов.

Князь был очень богат и чрезвычайно доверчив.

Ходили по народу толки, что князь Мещерский изгоняет бесов молитвами, которые читает по книге, и деревянными четками, которыми хлещет бесноватого, что верующих (то есть принадлежащих к содержимой им тайной секте) он причащает каким-то особым, святым хлебом.