Райнхард Виттрам - История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

К обрусению, не считая нередкого вступления в брак с русской, вела и офицерская карьера, которая перед латышами и эстонцами не была закрыта. Даже убежденные латышские и эстонские националисты подвергались воздействию со стороны окружавшей их русской внешней среды. И иногда кто-то из них, оказавшись перед выбором, какой путь он пожелал бы избрать для своего народа, с уверенностью, которая могла исходить только из глубокого внутреннего убеждения, склонялся в пользу русского пути. Причем истинной причиной такого решения являлись последствия русификации, глубоко затронувшие политическую сферу.

О сплоченном или планомерно управляемом движении сопротивления против русификации ни среди латышей, ни среди эстонцев не могло быть и речи. Ведь проводившимся русскими преобразованиям в области образовательной и управленческой политики значение долгое время не придавалось, а их последствия недооценивались. Более того, убежденные в том, что в лице русских властей они нашли мощного союзника в борьбе с правящими немцами, предводители национальных движений различные формы русского воздействия воспринимали довольно спокойно. Своеобразным символом такой их позиции является совместный прощальный банкет, на котором латыши вместе с русскими вечером 15 августа 1883 года отмечали в Риге завершение ревизионной поездки сенатора Н.А. Манасеина, прошерстившего весь край. Упразднение немецких органов управления и вытеснение прежнего прибалтийского законодательства ими приветствовалось, поскольку в этом они видели возможность перехода самоуправления в руки латышей и соответственно эстонцев.

Конечно, в русском правительстве меньше всего думали о предоставлении латышам и эстонцам политической или языковой независимости. О том, как там представлялось будущее латышского и эстонского народов, вытекает из самой системы проводившейся им политики русификации, а также из периодических заявлений его членов. «Эстонцы и латыши, – писал в 1886 году в своем первом административном отчете губернатор генерал Зиновьев, – представляют собой для нас многообещающий и полезный материал, но только в том случае, если они перестанут быть эстонцами и латышами и станут русскими».

И если целью русской политики являлась ассимиляция прибалтийских народов, то главным препятствием на этом пути, как отмечал Зиновьев в том же отчете, было немецкое господство в отношении «местного и обезличенного, а поэтому легко ассимилирующегося» ненемецкого населения. Поэтому, если русское правительство хотело ассимилировать леттов и эстов, то ему следовало разбить уже в известной степени суженный, но все еще сохранявшийся немецкий защитный корпус остзейских провинций.

Здесь стоит отметить, что, несмотря на то что некоторые факторы в этом труде оценены правильно, все же общие расчеты вызывают сомнение и требуют перепроверки. Не случайно граф фон Эренталь из австро-венгерского посольства в своем толковом и обстоятельном донесении написал в ноябре 1888 года: «Если предположить, что в долгосрочной перспективе демократически настроенные русские возьмут верх, то все же вызывает сомнение, что с уничтожением всего немецкого русификация в крае будет достигнута. В настоящее время эстонцы и латыши являются желанными для правительства союзниками. Однако сможет ли этот союз пережить победу? Знатоки прибалтийских отношений сильно сомневаются в том, что эстонцы и латыши легко позволят переделать себя в русских. Гораздо более вероятно, что в борьбе с немцами латыши и эстонцы добьются дальнейшего прогресса в своем национальном и социальном развитии, а затем превратятся во врагов русских так же, как это происходит сегодня с немецкими баронами». Если не считать заострения проблемы в последнем предложении, которая не соответствовала действительности вплоть до крушения старой России, в целом постановка вопроса фон Эренталем во многом является верной.

Два десятилетия прибалтийской истории, прошедшие в период между русификацией и Первой мировой войной, характеризовались соединением национального вопроса с острой социальной напряженностью.

Время русификации совпало со вступлением провинций в индустриальную эпоху и век массовых коммуникаций. Ведь начиная с 1870-х годов железнодорожные линии связали Ригу и Реваль с русскими черноземными областями, в результате чего рижский экспорт зерна удвоился и даже утроился, а с 1866 по 1901 год общий товарооборот в рижской внешней торговле увеличился почти втрое. В результате на переломе столетий Рига была в состоянии обогнать Одессу и Санкт-Петербург и превратиться в главный пункт морской торговли России. Реваль же, чья акватория была свободна ото льда намного дольше, чем петербургская, стал зимней морской гаванью русской столицы. И в целом благодаря протекционистской политики министра финансов С.Ю. Витте в Прибалтике наблюдался быстрый подъем промышленности, особенно в Риге, Либау и Ревале. В частности, в Риге в конце XIX века при общей численности около 290 000 жителей насчитывалось 56 000 индустриальных рабочих. Причем на пяти предприятиях работало более 1000, а на 123 производствах – более 100 человек.

Возникновение в Прибалтике крупных городов привело к далекоидущим экономическим и социальным изменениям. Политическим же следствием этого явилось зарождение социал-демократии, а вместе с проникновением в 1890-х годах в остзейские провинции социалистических идей у эстонцев и латышей произошел раскол национального движения. Причем нелегальная социал-демократическая литература поступала к ним в основном из Германии, а кроме того, сказывалось воздействие русского социализма.

В результате в 1894 году в Латвии свой орган создало «Новое движение» (Jaunä sträva), а в 1902 году от Латышского общества отделилась группа социал-революционеров, которая образовала собственную организацию. Рупором же радикализма у эстонцев, начиная с 1901 года, стала выпускавшаяся в Ревале ежедневная газета «Вестник» (Teataja).

Русское правительство подавляло социал-демократические тенденции еще жестче, чем стремление к национальной автономии. Однако многие ведущие латышские революционеры смогли уклониться от волны арестов, организованных правительством в 1897 году, и эмигрировать. В эмиграции, в частности в Лондоне и Цюрихе, они основали агитационные ячейки, которые, правда, быстро стали противодействовать друг другу. В Цюрихе Э. Ролавс и М. Валтерс пропитались выдвинутой австрийскими социал-демократами идеей о национальной автономии.

Первоначально среди латышских революционеров-эмигрантов главенствовали индивидуалистско-интернациональные идеи лондонской группы, которые были взяты за основу подпольной Латвийской социал-демократической рабочей партией, возникшей в 1904 году в Риге из нескольких местных комитетов. Организация же эстонской социал-демократии была создана под влиянием русских студентов в 1903 году в Дорпате в рамках русской социал-демократической партии. Но уже в 1905 году в Дорпате возникла самостоятельная эстонская партийная организация. Причем как у эстонских, так и у латышских социал-демократов национально-федералистские идеи конфликтовали с принципами свободы интернационализма. При этом осенью 1904 года латыши установили тесные связи с еврейским Бундом [276] Бунд – националистическая партия «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России», основанный в 1897 г. в Вильно на нелегальном съезде еврейских социалистических групп и поддерживавший «экономистов» и меньшевиков. Просуществовал до 1921 г. , являвшимся всеобщим еврейским рабочим объединением в России и Польше.