Стивен Рансимен - Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле

Сирийские франки уже поняли, что им нечего надеяться на помощь в 1204 году. Лето прошло, крестоносцы все еще оставались в Константинополе, и в сентябре король Амори заключил перемирие с аль-Адилем, понимая, что теперь уже никаких подкреплений им ждать нечего. Но вскоре стало ясно, что латинские завоевания на севере самым пагубным образом скажутся на латинских завоеваниях в Сирии. Император Балдуин похвастался папе Иннокентию, что на его коронацию прибыло множество рыцарей из Утремера, и он всеми силами постарался уговорить их остаться при нем. Когда стало известно, что на Босфоре или в Греции можно заполучить богатые и приятные лены, и другие рыцари, потерявшие свои владения в Сирии из-за мусульман, поспешили в Константинополь, чтобы не упустить своего. Среди них был и Гуго Тивериадский, старший из пасынков Раймунда Триполийского и муж Маргариты Ибелин, дочери Марии Комнины. Авантюристам с Запада теперь казалось бессмысленным искать себе лен или богатую наследницу в перенаселенном Иерусалимском королевстве. В Греции можно найти землю и получше. Завоеванный Кипр уже отманил часть поселенцев из Сирии. После завоевания Романии практическим единственными рыцарями, которые прибывали из Европы на защиту Святой земли, были новобранцы военных орденов.

Четвертый крестовый поход стал худшим преступлением против человечества. Он не только привел к уничтожению и разбазариванию бесценных сокровищ прошлого, преданно хранимых Византией, не только нанес смертельный удар цивилизации, все еще живой и великой на тот момент, но стал и актом колоссальной политической глупости. Он не принес никакой помощи христианам в Палестине. Напротив, он лишил их потенциальных помощников. Он сорвал всю оборону христианства. Если бы латиняне овладели всей византийской империей, какой она была в дни Мануила, тогда они могли бы предоставить мощную поддержку крестоносному движению, хотя Византия, если бы ей управляли в интересах латинской Сирии, вскоре зачахла бы. Но Византия утратила свои анатолийские территории еще после смерти Мануила, и латиняне не сумели даже завоевать то, что осталось, а вдобавок их победа над греками придала новую силу тюркам. В результате Четвертого крестового похода добираться из Европы в Сирию по суше стало только труднее, ибо никейские греки стали подозрительны, а тюрки — враждебны к путникам. Ни один вооруженный отряд с Запада больше уже не пытался пройти через Анатолию. Да и морской путь не стал легче, поскольку итальянские корабли теперь предпочитали доставлять пассажиров на греческие острова и через Босфор, а не в Акру и сирийские порты.

В масштабе всей мировой истории результат оказался абсолютно катастрофическим. С самого зарождения империи Византия хранила Европу от нехристианского Востока и варварского Севера. Она противостояла им своими армиями и усмиряла их своей цивилизацией. Она приняла немало мук, когда казалось, что она обречена, но всегда спасалась до той поры. В конце XII века она встала перед лицом затяжного кризиса, поскольку начал в полную силу сказываться ущерб, причиненный ее населению и экономике тюркскими завоеваниями в Анатолии веком ранее и усугубленный активным соперничеством итальянских торговых городов. Но она вполне могла еще раз доказать свою жизнестойкость и завоевать Балканы и большую часть Анатолии, а ее культура и дальше продолжила бы облагораживать окружающие страны. Возможно, даже тюрки-сельджуки попали бы под ее влияние и в конечном счете включились бы в империю и обновили ее. История Никейской империи свидетельствует о том, что византийцы не утратили своей энергии. Но с утратой Константинополя единство византийского мира нарушилось и уже не восстановилось даже после возвращения столицы. Никейцам в числе других достижений удалось удержать сельджуков. Но когда на их границах появилось новое, более энергичное племя под предводительством блестящего рода Османа, мир восточного христианства был уже слишком сильно расколот, чтобы ему противостоять. А возглавила этот мир другая культура, зародившаяся далеко на северо-востоке от колыбели европейской цивилизации, на обширных равнинах Руси. Второй Рим уступил место Третьему — Московии.

А между тем между восточным и западным христианством были посеяны семена ненависти. Прекраснодушные надежды папы Иннокентия и самодовольная похвальба крестоносцев, что они, дескать, положили конец схизме и объединили церковь, так и не воплотились в жизнь. Наоборот, их зверства оставили память, которую им не простили уже никогда. Позднее владыки восточного христианства порой выступали за союз с Римом в слабой надежде, что он позволит создать объединенный фронт против турок. Но народ за ними не пошел. Он не забыл Четвертого крестового похода. Возможно, раскол между церковью Рима и великими восточными церквями был неизбежен, но крестоносное движение с самых своих первых дней ухудшало их отношения, и с тех пор, несмотря ни на какие старания отдельных владык, в душах восточных христиан разрыв был полным, окончательным и необратимым.

То, что Четвертый крестовый поход ничем не помог Палестине, имело свои плюсы. Более десяти лет маленькое королевство существовало в мире. Перемирие, о котором король Амори договорился с султаном, пока еще действовало. Без западной помощи франки не смели его нарушить, а аль-Адиль был и без того занят сохранением собственных владений, чтобы не стремиться завоевать безобидное государство, тогда как его нападение на христиан могло бы спровоцировать крестовый поход. Три года Жан Ибелин мог без помех править в роли регента при своей племяннице, королеве Марии.

В 1208 году королева достигла семнадцати лет, и пришло время подыскать ей мужа. Во Францию отправилось посольство в составе епископа Акры Флорента и господина Кесарии Аймара просить короля Филиппа выбрать подходящего кандидата. Они надеялись, что перспектива надеть корону побудит кого-нибудь из богатых и деятельных князей и сеньоров прийти на помощь франкскому Востоку. Но найти жениха оказалось не так-то просто. Наконец весной 1210 года Филипп объявил, что на эту честь согласился рыцарь из Шампани по имени Жан де Бриенн.

Этот выбор их разочаровал. Жан был небогатым младшим сыном в роду, и к тому же ему уже было под шестьдесят. Его старший брат Готье был женат на старшей дочери короля Сицилии Танкреда и безуспешно претендовал на сицилийский трон, но Жан провел жизнь в относительной неизвестности, будучи одним из командующих французского короля. Ходили слухи, что король выбрал Жана из-за его любовной интрижки с графиней Бланкой Шампанской, которая произвела скандал при дворе. Но, не считая безденежья, он не так уж плохо годился для столь высокого поста. Он прекрасно разбирался в международной политике, а его возраст служил гарантией того, что он не станет пускаться в безрассудные авантюры. Чтобы сделать его кандидатуру более приемлемой, король Филипп и папа Иннокентий дали за ним «приданое» в 40 тысяч серебряных фунтов.