Борис Поршнев - Загадка «снежного человека» [Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах]

Наконец, серьезную биологическую проблему ставит перед исследователями и серия сообщений о странной привычке реликтового гоминоида: потрошить убитых животных и оставлять не съеденными их внутренности. Так не поступает ни одно известное животное. О найденных внутренностях пищух и сурков по соседству с отпечатками следов реликтового гоминоида неоднократно сообщали шерпы (ИМ, I, с. 33, 37; II, с. 31). Стонор лично дважды натолкнулся на внутренности сурка и на внутренности пищухи вместе с клочками ее шерсти, причем тщательный зоологический анализ привел его к выводу, что таких следов трапезы не мог оставить ни один наземный или пернатый хищник, которые как раз начинают обычно пожирание добычи с внутренностей, и что, следовательно, версия шерпов является единственным возможным объяснением данных наблюдений. «Вряд ли шерпы могли придумать такую подробность, что йе-ти потрошит добычу перед едой: ведь звери и птица, с которыми они обычно имеют дело, никогда так не поступают», — вполне резонно замечает Стонор ( Стонор Ч. Op. cit., с. 133–134). Совершенно аналогичными оказались и сведения, полученные В. А. Хахловым от казахов о «ксы-гыик»: «Дважды мне пришлось слышать, что птиц и зверьков он потрошит перед едой, выбрасывая внутренности. И об этом рассказывали как об удивительном явлении, свидетельствующем о его сообразительности и сходстве с человеком». Один из этих рассказов относится к району Манаса, где пастух заметил валяющиеся совсем свежие внутренности двух птенцов горлиц, родители которых сидели на дереве поблизости, около опустевшего гнёзда, а на песчаной почве тут же виднелись следы, напоминавшие человеческие, уходившие по прибрежным зарослям в густые камыши. Другой рассказ приурочен к какому-то колодцу в песках, где довольно свежие внутренности песчанки были найдены около ее норы и следов «дикого человека» (ИМ, IV, с. 75–76).

Какую же можно предложить гипотезу для объяснения этого неожиданного инстинкта реликтового гоминоида? Не является ли этот инстинкт следом какого-то тесного симбиоза его с теми или иными хищными видами, может быть пернатыми, которые пожирали только наиболее для них лакомые части трупов, внутренности, а ему доставалось остальное мясо, — в дальнейшем же у него и самого выработалась инстинктивная тормозная установка в отношении внутренностей любого животного, которые он отбрасывает хотя бы и при отсутствии в данный момент претендента на них? Не будем настаивать на этой догадке, еще не имеющей достаточного обоснования. Но все же напомним в связи о ней очень любопытное известие Г. К. Синявского: горцы-киргизы, по его словам, описывая довольно реалистично некоторые повадки «гуль-биябана», говорят, что эти существа умеют приручать больших хищных птиц, которые выслеживают для них в горах погибающих четвероногих, повредивших ноги, и трупы, сохраняющиеся в снегу; люди, якобы, переняли искусство дрессировки охотничьих птиц именно от «гуль-биябанов» (ИМ, III, с. 61). Если допустить, что в этих рассказах отразилась хоть какая-то крупица истины, она может состоять лишь в том, что между реликтовым гоминоидом и теми или иными видами хищных птиц могли существовать биологические связи: по парению птиц он мог узнавать местонахождение гибнущего животного, не вступая, однако, в соперничество с этими птицами за присвоение всего трупа целиком.

Эти беглые соображения возвращают нас к мысли о том, что такой крупный полуплотоядный примат, как реликтовый гоминоид, может быть не во все времена удовлетворял свою потребность в мясной пище только мелкой живностью — грызунами да птенцами, как сейчас. Рассказы киргизов и других горцев упорно приурочивают его основное обитание к районам, где водятся или водились в прошлом дикий як, дикий верблюд, дикая лошадь, олень, словом, самые крупные копытные. «Уменьшение числа „снежных людей“ — сообщает Г. К. Синявский — приписывается исчезновению диких яков (диких кутасов), которые раньше паслись значительными стадами на высокогорных лугах и которые, по словам киргизов, служили главной пищей этим „абанам“ („акванам“) — диким волосатым людям» (ИМ, III, с. 59, 61). Любопытно, что намеченный нами основной очаг обитания и размножения реликтового гоминоида в настоящее время, т. е. юго-западная окраина Синьцзяна, как раз является районом, где еще сохраняются и дикие яки, наряду с некоторыми районами Тибета. Другие очаги реликтового гоминоида в Центральной Азии являются последними природными резервациями дикого верблюда.

Значит ли это, что мы должны представлять себе этого гоминоида в его эволюционном прошлом как охотника за крупными животными, как опасного хищника-убийцу, понемногу опустившегося до умерщвления почти одних лишь мелких зверьков? С одной стороны, есть некоторая серия показаний, говорящих как будто в пользу такого предположения: зимой по глубокому снегу он якобы может загнать архара (горного барана) или киика (горного козла) (ИМ, I, с. 77); может убивать камнями диких животных (ИМ, II, с. 72); якобы утаскивает и съедает овец, телят, яков, молодых тахров (коз) и мускусных оленей (ИМ, I, с. 75; II, с. 32); охотник якобы видел как он камнем переломил позвоночник эчке (самке горного козла) (ИМ, II, с. 80); может убивать и взрослых яков, с силой переламывая им чем-то позвоночник или сбрасывая их со скал (ИМ, I, с. 71; II, с. 54, 69). К этому надо добавить серию показаний, будто «дикого человека», его приближения и крика смертельно боятся и крупные домашние животные — верблюды, яки, козы, лошади (ИМ, II, с. 16, 27, 85, 104; III, с. 121; IV, с. 92, а также другие данные) что можно биологически объяснить только как наследственный инстинкт, отражающий реальную опасность.

Но, с другой стороны, все-таки этого слишком мало для реконструкции образа свирепого охотника на крупных четвероногих. Если приведенные сведения и верны, они говорят лишь о том, что реликтовый гоминоид может спорадически производить такие нападения. Вероятнее всего, что он никогда не был агрессивным хищником, однако он, возможно, не только утилизировал трупы крупных животных, умерших своей смертью, а выработал навыки и приемы добивать умирающее или ослабевшее крупное животное, ускорять его гибель или расправляться с неполноценными молодыми особями, отставшими от стада. Обитая в районах, где имелись большие стада крупных копытных, палеоантроп, как можно допустить, имел достаточно пищи от естественной гибели части их поголовья. Из одного сообщения китайских пограничников мы знаем, как «снежный человек» унес на себе целую коровью тушу, выброшенную людьми из-за непригодности ее в пищу (ИМ, I, с. 93). Реликтовые гоминоиды могли стаскивать в свои логова, к молодняку, богатые запасы пищи и, следовательно, размножаться, пока не началось в недавнее историческое время быстрое исчезновение этих стад. С тех пор они принуждены все в большей мере переходить на «викарную», подсобную пищу и поэтому значительно расширить свои кормовые блуждания, не могут сохранить былую численность, а, напротив, быстро уменьшаются в числе и исчезают.