Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Вскоре появлялись беженцы с жуткими рассказами о зверствах, произошедших в других общинах: «Моего брата убил его же собственный сосед». Один мусульманин сказал на камеру: « Да, наши хорваты... Теперь они будут охотиться за нами. Соседи... да какие они соседи! Отец мой пошел в магазин, и все, кто с ним всегда здоровался, промолчали и отвели глаза. Вот такие они теперь. А ведь мы всегда уживались неплохо. Непонятно, что теперь случилось ». 40 лет жили в дружбе мусульманка Насратта и хорватка Славка; теперь они избегали друг друга. Насратта объяснила это так: « Я нынче к ней в гости не хожу. Тяжело это стало. Никто вроде и не запрещает, но как-то неудобно. А вдруг они подумают, что я что-то разнюхиваю у них в доме. А вот если бы они пригласили меня, я бы пошла ».

Съемочная бригада вскоре уехала и вернулась 23 апреля вместе с солдатами ООН. Они нашли обезлюдевшую, полуразрушенную, дышащую враждой деревню. Славка рассказала, что 18 апреля в деревню ворвались хорватские солдаты, «не местные, а другие». В погроме участвовало пятеро или шестеро местных хорватов. Мусульмане, бежавшие из деревни, рассказали, что хорватов заранее предупредили об обстреле, а им не сказали ни слова. 12 человек погибли, остальные бросились в бегство. Дома были разгромлены и сожжены (показания Кристи, дело Бласкича, 27 апр. 1998). В своей монографии Бринга пишет, что ее сейчас часто спрашивают, находит ли она в своих полевых исследованиях предпосылки для такого внезапного тектонического сдвига в отношениях между людьми. Исследовательница отвечает:

Я говорю – нет. Ни собранные данные, ни моя книга не могут дать ответа на этот вопрос по той простой причине, что война родилась не среди этих людей, жизнь которых я так долго изучала. Дирижеры кровопролития сидели в высоких кабинетах далеко отсюда. Они не слышали и не хотели слышать голос этих людей. А люди почти год изо всех сил сопротивлялись неизбежному, но война продиктовала им свой закон, когда им пришлось защищать свои дома и семьи (Bringa, 1995:5).

«Тектонический разлом» пришел «сверху и извне». Село испытало на себе удар националистической пропаганды. Бринга поясняет, « война меняет людей изнутри. Меняется их восприятие самих себя, других и своих отношений с другими » (Bringa, 1995: 5). Свидетельствуя по делу Купрески, она добавила: « По мере распада Югославии националистическая идеология брала верх, постепенно менялось и отношение людей к своим соседям другого языка и другой веры ». Исследовательница цитирует слова сельской женщины: « Когда война подступила к селу и когда впервые убили одного из наших, мы изменились ». Бринга поясняет: « “Изменились” – означает “замкнулись в свою этническую раковину”, чтобы внутри нее найти защиту, ведь никому не надо доказывать, что ты принадлежишь именно к этой этнической группе ». Межплеменная рознь подтолкнула жизнь в деревне к краю пропасти.

Возможно, Бринга и не очень права, интерпретируя события по принципу «верхи – низы». Ее исследование не самый лучший инструмент для анализа этнических чисток. Незамужняя женщина, она одна жила в мусульманской семье в замкнутом кругу мусульманских женщин. Она мало рассказывает об их мужьях и ничего о хорватских мужчинах, часть которых участвовала в кровавой чистке. Вполне возможно, что она преувеличивает пропасть между тихой провинциальной жизнью и растущим национализмом во внешнем мире. Бринга пишет, что в патриархальной деревенской экономике было резкое разграничение гендерных обязанностей: женщины занимались домашним хозяйством и полевыми работами, мужчины работали в городе и там же проходили военную службу. Они часто уезжали на заработки и подолгу отсутствовали. Женщины не интересовались политической жизнью в Югославии, особенно мусульманские женщины. Она цитирует молодого муллу, тот бранил своих прихожанок за невежество и косность быта: « Они не читают книг и поэтому ничего не знают » (Bringa, 1995: 51-52, 61, 93, 224). Бринга пишет, что мусульманки восприняли трагедию в деревне, как внезапный взрыв бомбы. Она ничем не обосновывает свое утверждение о том, что деревенские мужчины были марионетками в чьих-то руках.

Конечно, националистическое давление шло сверху вниз, оно исходило от партийно-военной верхушки Груде, Загреба, Сараево, но и на местах хватало радикалов – воинственных и хорошо вооруженных. Это очень старая, уже хорошо знакомая нам история.

ПРЕСТУПЛЕНИЯ МУСУЛЬМАН

Мусульмане-босняки и косовские албанцы были самыми слабыми этническими группами, вовлеченными в конфликт, они же и стали его главными жертвами. Правящая верхушка в Боснии, изначально мультикультурная по своему составу, надеялась на вмешательство Запада и стремилась взять под контроль свои разнородные вооруженные формирования. Сейчас власти Косовского края не прилагают таких усилий. Это видно хотя бы по тому, что косовские боевики и по сей день пытаются свести счеты с оставшимися на этой земле сербами, хотя это совсем не те косовские сербы, которых можно было бы обвинить в совершении давних преступлений. Хорватские и мусульманские войска заняли казармы ЮНА в селе Челебичи и превратили их в тюрьму для сербов, депортированных в мае 1992 г. из провинции Коньич. Тюремные охранники в Челебичах, в большинстве мусульмане, подвергали сербских узников избиениям, пыткам, сексуальному насилию. Комендант лагеря боснийский хорват Здравко Мучич за убийство девяти человек и другие преступления в 1998 г. был приговорен лишь к семи годам заключения. Мягкий приговор объясняется тем, что суд принял во внимание – Мучич был хорватом и при этом командовал мусульманами, он чувствовал себя не на своем месте и был бессилен обуздать собственных подчиненных. Хазим Делич, босняк, охранник, был местным жителем, до войны работал слесарем, вступил в военную полицию СВА (Хорватский совет обороны). Ранее был судим за убийство, женат, двое детей. МТБЮ приговорил его к 20 годам за два убийства, пытки и многочисленные изнасилования. « Пытки доставляли ему садистское наслаждение, он смеялся, слыша мольбы о пощаде ». « Ты все равно умрешь » – было его любимой фразой. Насилуя женщину, он пояснил ей: « Во всем, что сейчас происходит виноваты четники, и твои родители тоже четники ». Охранник Эсар Ланджо, босняк, получил срок 15 лет, виновен в трех убийствах и пытках, совершенных с «изощренной жестокостью». Его досрочное освобождение объясняется «крайней молодостью» (ему было 19 лет), «трудным детством», отсутствием правильного воспитания, впечатлительностью и незрелостью. Он мстил за близких, погибших от рук сербов во время артобстрела. Четвертый обвиняемый Зелил Делалич, мусульманин-босняк, был признан невиновным. Он был весьма сомнительным «бизнесменом-патриотом», занимавшимся военными поставками, не исключено, что и сербам тоже. Когда дело касается прибыли, национальные чувства умолкают (Celebici, ICTY, IT-96-21-Т).