Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

В этих периферийных районах происходят серьезные этнические чистки, пусть даже ослабленные отсутствием у туземных народов претензий на создание собственного государства.

Тем не менее культура этих стран часто также носит транснациональный характер. Страны Латинской Америки располагают общим метисским и католическим наследием, а в арабских и мусульманских странах объединяющим фактором выступает арабский язык и/или ислам. Даже мощные этнические разломы Пакистана смягчаются общей мусульманской культурой. Опять-таки на периферии таких государств есть исключения – требования берберских регионалистов в Алжире и курдский сепаратизм в некоторых государствах. В других частях своих территорий этим странам также удалось в значительной степени избежать кровавых этнических чисток.

На другом полюсе находятся национальные государства, в каждом из которых проживает большое число этнических групп. На большей части Африки в политике доминирует этнический фактор, но ни одна этническая группа не может распространить свою власть на все государство. Более успешные страны опираются на межэтнические компромиссы, достигнутые между политическими партиями или в составе офицерского корпуса. В дальней перспективе в некоторых из этих стран может сформироваться ядро в форме национального макросообщества, постепенно ассимилирующего и культурно подавляющего многочисленные небольшие этнические группы, как это произошло в Индии и Индонезии и еще раньше в большинстве европейских стран.

Для этого могут потребоваться государства с хорошо развитой способностью к интеграции, но таких государств в более бедных частях Юга обычно и недостает. Колониализм разрушил их традиционные инфраструктуры, заменив чуждыми западными учреждениями, которые постколониальные режимы оказались неспособны поддерживать. Под давлением регионально-этнических конфликтов эти государства постепенно разваливаются перед лицом гражданских войн, большинство из которых принимает этнические формы. Фирон и Лейтин (Fearon & Laitin, 2003) приписывают возрастающую частоту гражданских войн в бедных странах слабости или несостоятельности государства. По их мнению, в этом контексте ни одна специфическая этническая или религиозная конфигурация не определяет начала или течения гражданских войн.

Большее значение имеют условия, напрямую способствующие восстаниям против слабых государств – труднодоступная и гористая территория, политическая нестабильность, местные экономические ресурсы, которые могут быть захвачены повстанцами для финансирования, многочисленное население, среди которого можно раствориться, и сама бедность, по финансовым причинам не дающая государству возможности вести репрессии на желаемом уровне. В последнее время, однако, набирает силу тенденция видеть в этих восстаниях новую форму войны, при которой жаждущие добычи головорезы с автоматами Калашникова, лишенные какой-либо серьезной политической идеологии, истребляют местное население (Collier & Hoeffler, 2002; Kaldor, 1999). Тем не менее я, так же как и Каливас (Kalyvas, 2001), сомневаюсь в этом. Такой подход представляется еще одной версией этноцентричного конфликта между «нами, цивилизованными» и «ими, примитивными». Он недооценивает как криминальную составляющую прежних войн, так и идеологическую составляющую новых. Большинство повстанческих движений в Африке вначале располагает аутентичной идеологией органического национализма; лишь позже они вырождаются в уголовщину в патовых условиях гражданской войны. Эти черные дыры отличаются от случаев, которые я проанализировал, потому что в них нет победителя. Обе стороны занимаются кровавой чисткой, но неспособны создать собственное стабильное государство или уничтожить врага.

Для государств, где меньше этнических групп, характерны конфликты, более похожие на те, которые я анализировал. Тем не менее лишь некоторая часть этих конфликтов связана с взаимоисключающими притязаниями на суверенитет. Это не характерно для экономик, основанных на этнических нишах. В таких случаях этническое меньшинство сосредоточено в определенных секторах и профессиях, подпитывая недовольство нечестной конкуренцией и эксплуатацией. Согласно моему тезису 2, недовольство экономического характера переносится на этническое меньшинство. Конфликт обычно менее серьезен, если меньшинство занимается профессиями низкого уровня. Рабочие иммигранты, как правило, сталкиваются с дискриминацией и иногда становятся жертвами беспорядков, но речь не идет о кровавых чистках. Они занимаются низкооплачиваемым трудом, для которого трудно найти исполнителей, и поэтому капиталисты и правительства считают их полезными. Неприятности рабочих иммигрантов в странах Персидского залива (или в Восточной Германии и во французских промышленных пригородах) серьезны. Но они бледнеют на фоне событий, обсуждаемых в этой книге, поскольку такие рабочие не требуют для себя государственной независимости.

Хуже часто обращаются с народами-посредниками – такими торговыми и предпринимательскими группами, как евреи в Европе, азиаты в Восточной Африке и китайцы в Юго-Восточной Азии. Радикалы из принимающей общины обычно обвиняют их в экономической эксплуатации. В худших случаях эти обвинения питают погромы и депортации, смещая классовое напряжение на легкодоступные мишени, которыми режим готов пожертвовать, чтобы успокоить народное недовольство. Безусловно, мишени носят этнический характер – под ударом оказываются все китайцы в Индонезии, а не только капиталисты. Под давлением народного насилия восточноафриканские правительства депортировали азиатское население, которое давно уже рассматривалось как пособник белых колониалистов. В Малайзии и Индонезии китайские общины подвергались неоднократным нападениям, приводящим к смертным случаям. Эта тема живо и остро проанализирована в работе Чуа (Chua, 2004). Тем не менее режим и высшие классы общества считают посреднические народы слишком полезными, чтобы от них избавляться, и, в конечном счете, вмешиваются для их защиты. В отличие от Чуа, я не думаю, что подобные конфликты приводят к самым кровавым случаям этнических чисток.

Хотя конфликтующие претензии двух этнических сообществ на создание государства представляются более опасными, эскалация редко имеет место, если обе группы издавна делят между собой власть. Обычно меньшинство доминирует в экономике, тогда как большинству принадлежит государство – как в Малайзии, на Фиджи или в Гайане. Такое разделение власти, укоренившиеся со времен колониализма, сохраняется и в постколониальных государствах. Этот негласный договор может быть нарушен, что часто ведет к опасным беспорядкам, но ситуация редко деградирует далее. У каждой из сторон ощущение эксплуатации носит частичный характер, и ни у одной не образуется цельная имперская или пролетарская идеология. Кроме того, оба народа обычно живут вперемешку и не могут легко разделиться. В частности, меньшинство не может претендовать на региональную автономию, тем более на свое государство, особенно если ни одно из притязаний не поддерживается этнической родиной или соседним государством. Разделение власти уже принесло известную выгоду обеим сторонам. Альтернативы кажутся абстрактными и рискованными.