Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

У этих двух был и помощник – Эссад-Бей, заместитель начальника разведки секретного «Директората общественной безопасности». Он отвечал за Специальные силы. Карательные войска, которые провели операцию по уничтожению армянских служащих на Багдадской железной дороге, тоже находились в ведении местных функционеров «Иттихада» (Andonian, 1920: 116-117; Kaiser, 1999b: 91, 102; Kaiser, 2000a). В британских досье, собранных на турецких военных преступников, перечисляются десятки случаев, когда депортации проводили местные партийные активисты 46.

Многие чиновники усердствовали, попав в аппарат благодаря семейным и дружеским связям. У них была и еще одна мотивация – карьерный рост (Вгусе, 1972: 23). У других была мечта вскарабкаться повыше, чтобы реабилитировать себя за свое диссидентское прошлое. Хилми Абдул Кадыр в 1914 г. был полковником в отставке. Беда его была в том, что раньше он отирался рядом с султанским двором и османскими либералами, выступая против партии «Иттихад». В 1914 г. он нашел себе теплое местечко инженера в дальнем городке Мосул. Полковник был родом из города Кастамони, еще одного оплота иттихадистов. Хилми лично знал своего земляка министра образования Шукри-бея. Поручившись за своего земляка, «Шуки» взял его под свое покровительство и рекомендовал товарища членам комитета «Иттихада». « Получив индульгенцию за былые грехи, поклявшись в верности делу “Иттихада”, этот человек с особой жестокостью и бесчестностью делал, все, что от него требовалось », – свидетельствует современник.

Экс-полковник стал организатором убийств тысяч депортированных армян в Мосуле. Он сколотил себе состояние, грабя армян, он насиловал их девушек и юношей (Bryce, 1972: 95; Yeghiayan, 1991: 251-257). Он был готов на любую подлость не во имя идеи, а ради карьеры. В Адапазаре был похожий персонаж. Мэр и начальник полиции были вполне здравомыслящими людьми, но их подмял под себя человек по кличке Зверь, он был не из местных и, возможно, был эмиссаром партии. Ранее он сидел в тюрьме по политическим обвинениям, был выпущен и «в благодарность за прощение стал творить ужасные дела». «Он глумился над армянами, говоря им: « А мне на вашего мэра плевать. Мэр считает, что вы хорошие парни, только он сам нехорош. У меня приказы от Талаат-бея » (Bryce, 1972:105). Таких неофитов у режима хватало, и всегда было кем заменить несговорчивых мэров и губернаторов. Кузница кадров неустанно ковала радикалов, связанных между собой семейственными и служебными узами.

Провинциальные губернаторы крепко сидели на своих местах, и испугать их было непросто. Их подчиненные не часто отваживались на прямое противостояние. Они предпочитали компромиссы по принципу «как все, так и я». Жена деревенского старосты рассказывала соседкам, « как горько плакала она над судьбою бедных армян, и при этом просила мужа ни во что не вмешиваться ». Несогласных было много, но все они склоняли голову перед верховной властью. Консул Дэвис вспоминает, что губернатор Мамурета Уль-Азиз разрешил армянам переправиться через границу в Россию. Но потом он делал все, что от него требовали, говоря: «Я обязан исполнять эти приказы» (U.S. Documents, 1995: III: 45-46). Один из руководителей высказался так: « Мы живем в XX веке, когда сила важнее принципов и морали » (Davidson, 1985: 177). Последним оплотом гуманности была столица. Либералы, сохранившие некоторые посты, иногда вставляли палки в колеса беспощадной государственной машины (Bryce, 1972: 353, 362, 376, 442). Но в основе своей оппозиционеры были разгромлены во время чисток 1913 г., они не имели серьезной организации и не могли изменить политику Талаата. Они страшились репрессий, неминуемых в случае открытого неповиновения, а военная цензура пресекала попытки несогласных войти в контакт и объединиться. Американский миссионер уверяет, что сотни людей по всей Турции томились в тюрьмах по обвинению в неблагонадежности (Barton, 1998:191). Большинство государственных деятелей не отличаются мужеством, как и мы с вами. Трусость и карьеризм делали людей пособниками преступлений. В угаре военного патриотизма могло происходить все что угодно. Миссионер Харриет Фишер пишет о своем разговоре в мае 1917 г. с известной активисткой «Иттихада» Халид Эдип. Обе женщины пытались как-то облегчить участь армян. Халид была истинной патриоткой и сказала примерно следующее:

«Никто не может любить родину больше, чем я. И никто не проклинает ее больше чем я... Кровавая печать зверств навсегда останется на моем народе». Когда я спросила ее, долго ли будут лидеры страны истреблять свой народ с такой жестокостью, она ответила: «Да, то, что они сделали, они и будут делать впредь. Ведь еще не все кончено»... И еще она добавила: «А некоторые не обагрили руки в крови, они побрезговали, но теперь у них нет власти. И еще нас поставили перед выбором. Идет война. Со всех сторон враги. Если нация расколется, мы пропали. А поэтому – или мы, или армяне» ( Barton , 1998:164).

Партократическое государство сумело опереться на единство нации, честолюбие функционеров и патриотический подъем. Геноцид XX столетия шел по тому же проторенному пути. Несмотря на горстку инакомыслящих, радикальный «Иттихад» был централизованной пирамидальной структурой и все больше подчинял себе страну через подконтрольные партии органы власти. Турция не была государством, ведущим целенаправленный геноцид. Но радикальное ядро, опираясь на гражданскую и партийную власть, достигало своих целей. Чтобы осуществить геноцид, не нужна коллективная воля нации.

РАЗНОГЛАСИЯ В АРМИИ

В 1913 г. чистки в армии выдвинули на первые роли радикалов. Теперь радикальные офицеры отдавали приказы от имени законного гражданского правительства. Война узаконила многие беззакония. Превратности военного времени – военно-полевые суды, линия фронта, проходившая в районах расселения армян, необходимость убивать врагов – в этих условиях радикальная часть армии могла участвовать в массовых убийствах, не вызывая отторжения своих собратьев по оружию. Солдаты одними из первых приняли участие в резне армян в Киликии и в прифронтовой зоне с Россией. То же самое, но более хаотично происходило на Багдадской железной дороге. Армия несла с собою верную смерть, ведь у нее было, чем убивать. Но не армейцы стали главными виновниками геноцида. Лишь небольшая часть офицеров или солдат была к этому причастна. На их совести несколько тысяч жизней, но не более. Де Ногалес возлагает вину на вполне определенную прослойку. Он противопоставляет кадровых турецких офицеров, к которым испытывает глубокое уважение, другим офицерам, развращенным карьерными амбициями и политическими связями. Он сравнивает «профессионального солдата» (как он сам), соблюдающего некоторые правила войны, с «политическим солдатом», который никаких правил не соблюдает. Де Ногалес утверждает, что войска, задействованные в кровавых репрессиях, находились под началом «политических солдат». И что это была за армия? Иррегулярные войска, в основном курды, а также и полевая жандармерия. Ядром исполнителей геноцида были политические солдаты. (Этот термин охотно повторяли потом и нацисты.) Среди военных было немного активистов «Иттихада», за исключением высшего эшелона. Но много и не требовалось. Большинство солдат прошли через войну, не запятнав себя убийствами мирных жителей, как, вероятно, и генерал Мустафа Кемаль (впоследствии «отец всех тюрков» – Ататюрк). С партией «Иттихад» у него были весьма прохладные отношения. Как и большинство офицеров, он тянул армейскую лямку и публично никак не высказывался о депортациях. Другие офицеры, как и гражданские чиновники, были связаны с политикой и имели родственников в высших кругах (генерал-каратель Халиль был дядей Энвера). Третьим офицерам по роду службы приходилось проливать кровь не по армейскому уставу: организация партизанских отрядов, карательные экспедиции на Балканах, командование штрафными ротами (в штрафных войсках служило 4000 уголовников, выпущенных из тюрем, – см. Dadrian, 1994b: 97-8). Эти военные, прошедшие огонь и воду, составили костяк Специальных сил, о которых речь пойдет впереди.