Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Валенса в свою очередь воздал хвалу этике солидарности, которую проповедовал понтифик, и заверил хозяина, что Польша будет руководствоваться ею во внешней политике. Истовый католик, приказавший отвести одно из помещений Бельведера под часовню, он отступил от протокола дипломатических визитов и вместе с женой помолился в соборе Святого Петра.

Польское телевидение противу ожидания не вело прямой трансляции приема, да и вообще ограничилось лишь кратким сообщением о нем в вечерних новостях. И только спустя пять дней, в воскресенье 10 февраля, после сигналов из Ватикана и президентского дворца, по телевидению показали полную запись аудиенции (причем позаимствованную у итальянских коллег) [1045].

Причина такого невнимания, очевидно, заключалась в том, что телевизионное руководство считало каждую копейку и предпочло скучному дипломатическому мероприятию более рейтинговые передачи. Диктат финансов оказался не менее действенен, чем государственная цензура. Иоанн Павел II очень живо почувствовал это, когда в ходе июньской поездки на родину правительство Белецкого попросило его отказаться от планов отдохнуть несколько дней в Татрах, чтобы не отягощать бюджет страны и не дразнить прессу. Войтыла был обижен [1046]. Для того ли свергали однопартийную диктатуру, чтобы либералы теперь ставили ему палки в колеса?

«Отчего не раздается гимн победителям?» — патетически вопрошал Милош, недоумевая, почему писатели словно бы и не заметили падения социализма. «За отсутствием спонсора», — иронизировал в ответ один из литераторов. Поляки, добившись открытия границ, потянулись на заработки за рубеж. Яцек Качмарский, автор главной песни «Солидарности», в 1995 году переехал в Австралию, а гданьская верфь имени Ленина, родина независимого профсоюза, через год обанкротилась. Поиск денег оказался более насущной задачей, чем рассуждения об этике солидарности двух государственных мужей. Впрочем, разве где-либо и когда-либо было иначе?

Римский папа прибыл на родину в разгар дискуссии политиков и журналистов о роли церкви в обществе. За три недели до его визита на страницах «Газеты выборчей» Чеслав Милош категорически высказался за то, чтобы церковь и впредь была отделена от государства, а вопрос абортов оставался личным делом граждан [1047]. Спустя пять дней после этой публикации Сейм, большинство в котором все еще составляли представители прежней системы, отклонил сенатский законопроект об абортах.

Все эти споры имели прямое отношение к тому, кто победит на первых свободных выборах в парламент, назначенных на конец октября. Накал страстей был велик. Водораздел проходил даже внутри правящей коалиции: в марте партия Белецкого Либерально-демократический конгресс вышла из состава «Соглашения Центр», не приняв его курса на социальное учение церкви.

«Вот матерь моя и братья мои (Мф 12: 46), — процитировал Иоанн Павел II Евангелие от Матфея на взлетном поле келецкого аэроклуба, прибыв туда 3 июня. — Может, потому я говорю то, что говорю, так как эта земля — моя мать! Эта родина — моя мать! Это мои братья и сестры. И поймите вы все, кто столь легкомысленно подходит к этим вопросам, поймите, что эти проблемы не могут меня не касаться, не могут меня не терзать. Вас они тоже должны терзать! Разрушить легко, восстановить трудно. Слишком долго разрушали! Нужно интенсивно восстанавливать! Нельзя и дальше легкомысленно рушить!» [1048]

Никогда доселе понтифика не видели в таком гневе. Его настроению вторила природа — суровые обличения римского папы гремели на фоне грозовых туч и сверкающих молний.

В каждом городе во время этой поездки Войтыла рассуждал об одной из десяти заповедей. В Кельцах он сделал акцент на Божьем предписании почитать отца своего и мать твою, «чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх. 20: 12). Бог-Отец — он Отец не только Христу, но и всему человечеству, разъяснял понтифик. Совершив первородный грех, человек отверг Его опеку, но Иисус своим искуплением восстановил эту связь. Стало быть, семья — это повторение в миниатюре отношений Господа и человека. Как же можно отбирать жизнь у собственных детей, пусть даже и зачатых случайно? Это все равно как если бы Бог отнял жизнь у своих чад. (Что, кстати, случалось не раз — достаточно вспомнить всемирный потоп. Однако об этом первосвященник умолчал.) Но аборты — не единственная язва, разъедающая современную семью, продолжал наместник святого Петра. Другая — разводы, происходящие зачастую из‐за выезда на заработки одного из супругов. Все это — признаки недостаточной любви, себялюбия и эгоизма. Власть имущие должны способствовать преодолению этих недугов общества, а не потворствовать им!

В конце этой огненной проповеди понтифик неожиданно затронул трагедию евреев, ставших жертвой местного погрома в 1946 году, и упомянул о нелегкой судьбе келецких епископов, пострадавших от коммунистического режима.

Случайно или нет, но последняя ремарка оказалась созвучна заявлению польского епископата от 2 мая 1991 года, где тот обвинил СМИ в антицерковной кампании, развязанной в стиле минувшей эпохи. И действительно, пресса не преминула укорить знаменитого земляка в консерватизме, который, мол, противопоставил его демократической и свободной Европе. Журналисты также скрупулезно подсчитали, сколько потеряла экономика страны от отсутствия на рабочих местах верующих, ушедших слушать папские мессы [1049]. Приемчики времен ПНР!

«Это правда, что сегодня в Польше СМИ определенной идеологической ориентации пытаются представить римского папу в негативном свете, — спустя два года поделился Иоанн Павел II своими мыслями с итальянским журналистом польского происхождения Ясем Гавроньским в интервью „Ла Стампе“. — С другой стороны, следует заметить, что эта стратегия польских СМИ не отражает мнения всего католического народа. Нужно понять, откуда происходит столь критический настрой. По-моему, у его истоков стоит ошибочное понимание вхождения в Европу… Естественно, я не против так называемого вхождения Польши в Европу, но не согласен делать из этого что-то вроде фетиша, ложного фетиша. Согласно сторонникам этой концепции, вхождение Польши в Европу должно означать внедрение навязанной пропагандой ультралиберальной, потребительской, лишенной всех ценностей системы… На самом деле Польше нет нужды входить в Европу, поскольку она — ее часть, находится в самом ее центре. Польше следует передать Европе свои ценности, а не слепо приспосабливаться к западным нормам, перенимая худшие из них» [1050].

Войтылу пугало, что на волне эйфории от свержения коммунизма поляки готовы сменить один материализм на другой. Не случайно именно сейчас он позволил наконец опубликовать свое интервью 1976 года, где ставил на одну доску марксизм и либерализм. Потому-то и устремился на родину со скрижалями в руках, чтобы поляки вспомнили, кому они обязаны освобождением; чтобы не вздумали, подобно немцам после Первой мировой, строить демократию, оторванную от духовных (то есть христианских) корней. И наткнулся на глухое непонимание. Оно и понятно — люди живут сегодняшним днем, а римский папа рассуждал о вечном. Раньше, когда он говорил о жизни по Евангелию, это находило отклик, поскольку воспринималось как выпад против коммунистов. Теперь же, когда он продолжал говорить то же самое, на него взирали как на оторванного от реальности резонера — коммунисты ведь больше не стояли у власти. Постичь философские глубины учения понтифика редко кому удавалось, да и мало кто к этому стремился. Поддержал его разве что министр культуры Марек Ростворовский — сын краковского драматурга Кароля Хуберта Ростворовского, прототипа одного из второстепенных персонажей «Брата нашего Бога» (и завзятого антисемита, надо сказать). Встречая Иоанна Павла II в Большом театре Варшавы, он с тревогой заявил, что ныне, когда уже нет общего врага (то есть партии), деятели культуры не так охотно черпают вдохновение в католичестве [1051].