Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Полемизируя с меньшевиком М. Нахимсоном, предполагавшим, что насильственное регулирование экономической жизни большевиками может иметь столь же негативные последствия, как политика «максимума» во время Французской революции, Лукин писал: «Исторические аналогии — вещь хорошая. Но они могут быть практически полезны лишь при строго научной [курсив мой. — А. Ч .], а не обывательской их постановке. Прежде всего, нужно отчетливо представлять себе социально экономический строй сравниваемых обществ в революционную эпоху их развития» [189] Он же. Кое — что об исторических аналогиях… .

Ту же мысль, лишь слегка перефразировав, Н. М. Лукин высказывает и в полемике с Л. Мартовым, предрекавшим большевикам скорый Термидор: «Но исторические параллели полезны и поучительны лишь в том случае, когда не упускаются из виду конкретные особенности известного исторического момента, в котором хотят найти сходство с переживаемыми событиями. И прежде всего в таких случаях необходимо дать себе ясный и точный ответ, насколько совпадают социально — экономические условия двух сравниваемых эпох, иначе якобы историческое сопоставление превращается просто в досужее суждение обывателя, скользящего лишь по поверхности явлений» [190] Антонов Н. [Лукин Н. М.] Историческая экскурсия Л. Мартова… .

Ну а поскольку социально — экономические условия Франции 1793–1794 гг. и России 1917–1918 гг., естественно, различались, Лукин признавал обе аналогии неправомерными, отмечая, что большевикам, олицетворяющим «социалистическую диктатуру пролетариата», не грозят трудности, с которыми столкнулась «мелкобуржуазная» диктатура якобинцев. Заметим, что в обоих случаях марксизму он «учит» представителей Социал-демократии, то есть людей, и так стоявших на марксистских позициях. Однако, объявляя их исторический анализ «ненаучным», Лукин явно подводит читателя к выводу, что люди, способные на такие «поверхностные», «обывательские» аналогии, в действительности марксизма не знают. Иначе говоря, в обоих эпизодах полемика по историческим вопросам выступает лишь частным проявлением глобального идеологического спора двух течений российской Социал-демократии — большевиков и меньшевиков — за монопольное право считаться «истинными» приверженцами марксизма.

Любопытно, что, порицая «неправильных марксистов» за «ненаучные» аналогии между Французской и Русской революциями, сам Н. М. Лукин такие аналогии охотно использовал. Например, тот факт, что английский парламент в 1649 г. осудил на смерть Карла I, а французский Конвент в 1793 г. — Людовика XVI, послужил большевистскому публицисту оправданием правомерности убийства Николая II без суда, ибо суд, «несомненно, приговорил бы его к смертной казни» [191] Он же. Карл I — Людовик XVI — Николай II… . А рассказ о военной политике Конвента в 1792–1794 гг., в которую Лукин помимо чисто мобилизационных мер включал также государственное регулирование экономики и создание «особых революционных трибуналов», завершался выводом, что «русский рабочий класс может многому поучиться у французской мелкой буржуазии XVIII века, защищавшейся чуть ли не против всей Европы» [192] Он же. Революционная война… См. также: Он же. Буржуазное отечество в опасности (Из истории Великой французской революции)… . Перечень подобных примеров можно было бы продолжить, однако и этих достаточно, чтобы убедиться: в определенных случаях наш автор считал аналогии между двумя революциями вполне допустимыми, а стало быть — «научными».

Где же проходила для него грань между «строго научным» и «обывательским»? Похоже, для Н. М. Лукина такой гранью была идеологическая и политическая целесообразность. Он охотно допускал и применял аналогии, способные обеспечить историческую легитимацию тех или иных аспектов политики большевистского режима и мобилизовать определенную часть общества на его поддержку. Напротив, аналогии, предполагавшие хотя бы имплицитную критику этого режима или сомнение в его жизнеспособности, порицались им как «ненаучные». Иначе говоря, он не видел препятствий для того, чтобы использовать якобинский прецедент для оправдания политики большевистской диктатуры, в частности «красного террора», однако возможность того, что большевиков в будущем ожидает судьба якобинцев — Термидор, он решительно отметал, ссылаясь на различия в «классовом» характере обоих режимов.

Как уже отмечалось, в середине 1918 г. партия направила Н. М. Лукина на работу в сферу образования. Новой власти требовалась такая система подготовки кадров, которая обеспечивала бы не только их профессиональную квалификацию, но и идеологическую лояльность. Историческую науку как дисциплину, наиболее тесно связанную с идеологией, ожидали большие перемены. Если, к примеру, в области изучения технических наук во многом сохранялась преемственность с дореволюционным периодом и новшества ограничивались лишь механическим добавлением к специальным предметам различного рода общественно — политических курсов, то гуманитарным дисциплинам и, в частности, истории предстояло пережить настоящую «революцию», призванную покончить со старой, «буржуазной» наукой и создать новую-марксистскую. Возглавил эту «революцию» заместитель наркома просвещения, историк — большевик М. Н. Покровский. Однако для ее проведения власть испытывала страшный дефицит кадров. Особенно это касалось всеобщей истории. «В. П. Волгин, Н. М. Лукин — Антонов, Ф. А. Ротштейн, Д. Б. Рязанов — вот и весь список историков-марксистов, работавших в области зарубежной истории, крупных ученых, стоявших у истоков советской историографии», — напишет позднее А. 3. Манфред [193] Манфред А. 3. Николай Михайлович Лукин… С. 5. . С ним вполне можно согласиться, сделав, правда, небольшую оговорку. «Крупными учеными», авторами многочисленных книг и академиками эти люди, действительно, станут со временем, но в тот момент, когда ход событий заставил их заниматься созданием советской исторической науки, они были уже опытными профессиональными революционерами, но на поприще исторических изысканий делали лишь первые шаги. Тем не менее других политически надежных историков — всеобщников у советской власти не было, а потому именно этих людей мы видим на главных ролях едва ли не во всех создававшихся тогда центрах исторических исследований и соответствующих учебных заведений.

После учреждения декретом ВЦИК от 25 июня 1918 г. Социалистической академии, позднее переименованной в Коммунистическую, Н. М. Лукин стал ее профессором, а 27 апреля 1919 г.“ действительным членом, наряду с М. Н. Покровским, В. П. Волгиным, Ф. А. Ротштейном, Д. Б. Рязановым. Комакадемия станет в дальнейшем своего рода генеральным штабом предпринятой большевиками кампании по подчинению исторической науки марксистской идеологии.