Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Это относится и к количеству привлеченных источников, и к качеству их использования. По сути, «Падение Жиронды» представляет собой реферат трех трудов французских авторов: «Истории Террора» М. Терно [178] Теrnаих М. Histoire de la Terreur. 1792–1794. P., 1862–1869. Vol. 1–7. , «Политической истории Французской революции» А. Олара [179] Олар A. Политическая история Французской революции. Происхождение и развитие демократии и республики (1789–1804). М., 1902. и «Социалистической истории» Ж. Жореса [180] Histoire Socialiste (1789–1900) / sous dir. de J. Jaurès. Р., 1901–1908. Лукин использовал написанные Жоресом 3-й и 4-й тома, посвященные истории Конвента. Кроме того, он ссылался на русское издание первого тома этой работы: Жорес Ж. История Великой французской революции. T. 1. СПб., 1907. . Эпизодически встречаются также ссылки на книгу А. Лихтенберже «Социализм и французская революция» [181] Лихтенберже А. Социализм и французская революция. СПб., 1907. В позднейшей отечественной историографии имя этого автора чаще транскрибируется как «Лиштанберже». . Иначе говоря, в том, что касается фактов, включая данные по продовольственному вопросу в первой половине 1793 г., работа Лукина вторична. Если ее автор в чем-то и «предвосхитил» Матьеза, то ничуть не в большей степени, чем историки, на работы которых он опирался.

Круг привлеченных в «Падении Жиронды» документальных источников ограничивается собранием протоколов Якобинского клуба, изданных Оларом [182] Recueil de documents pour l’histoire du Club des Jacobins de Paris. 1889–1897. Vol. 1–6 / éd. par A. Aulard. Лукин использовал 4-й и 5-й тома этого издания. . Правда, использование их в работе Лукина носит скорее вспомогательный, иллюстративный характер. Но даже будучи таковым, оно произведено крайне небрежно. И дело не только в том, что, цитируя протоколы Якобинского клуба, автор постоянно ошибается с номерами страниц или одни цитаты переводит, а другие нет, и может даже, начав цитату по-русски, в середине фразы оборвать перевод и перейти на французский (ЦГИАМ. Л. 7об). Гораздо хуже, что он путает имена выступавших и приписывает слова П. Ж. М. Шаля П. Л. Бентаболю (Л. 16), Ж. М. Купе — Б. Бареру (Л. 20 — 20об.), К. Демулена — Л. А. Сен-Жюсту (Л. 22), П. Ф. Ж. Робера — М. Робеспьеру (Л. 73). Иными словами, в тексте работы при всем желании трудно найти подтверждение позднейшему свидетельству Р. Ю. Виппера о том, что его ученик «много читал, ценил источники, погружался в их анализ».

Впрочем, сам автор «Падения Жиронды», похоже, и не испытывал потребности в таком «погружении». Он не ставил перед собой эвристической задачи, ответ на которую нужно было бы искать, анализируя источники. Уже в самом начале исследования он обозначил жесткую методологическую схему объяснения конфликта между жирондистами и якобинцами, построенную на классовом подходе и экономическом детерминизме. Согласно Н. М. Лукину, в основе этого конфликта лежало противоречие между крупной буржуазией, представленной жирондистами, и «народными низами» («мелкой буржуазией и пролетариатом»), на которых опирались якобинцы. Собственно же факты играли по отношению к данной схеме сугубо подчиненную роль и требовались, скорее чтобы ее проиллюстрировать, нежели обосновать. Поэтому для автора не имело принципиального значения, откуда — из источников или из работ других историков — черпать фактический материал, выступавший своего рода «наполнителем» изначально заданной методологической формы. И даже если подобный материал сопротивлялся жестким рамкам схемы, это не могло побудить автора к ее изменению. Факты насильственно загонялись в ее прокрустово ложе, что вызывало определенные логические противоречия в содержании работы. Приведу некоторые примеры.

Наиболее ярко, по мнению Лукина, связь Жиронды с «крупной буржуазией» проявилась при обсуждении проекта отправки из департаментов в Париж стражи для охраны Конвента, а также — в ходе процесса над королем (ЦГИАМ. Л. 73).

Говоря о дискуссии по первому из этих вопросов, Лукин цитирует выступления Барбару и Бюзо, предлагавших набирать департаментскую стражу из людей, достаточно состоятельных, чтобы самостоятельно экипироваться и некоторое время прожить в столице за свой счет. Отсюда следует вывод: «Итак, проект Жиронды создать вооруженную охрану Конвента является попыткой опереться на крупную буржуазию, враждебно относившуюся к дальнейшему развитию революции, против революционного Парижа, где преобладали низшие и средние слои общества» (ЦГИАМ. Л. 13 об.). Правда, тут же автору приходится проявить недюжинную изобретательность, чтобы объяснить, почему отряды федератов, созданные в департаментах якобы «контрреволюционной крупной буржуазией», вскоре по прибытии в Париж поддержали монтаньяров. Приведу для примера одно из таких рассуждений, весьма смахивающее на словесную эквилибристику: «Изменение в настроении федератов, совершившееся в революционной атмосфере Парижа, еще ничего не говорит о непрочности контрреволюционного настроения в тех общественных слоях, которые они представляли» (ЦГИАМ. Л. 14). Иначе говоря, что бы там в реальности ни делали федераты, это никоим образом не может повлиять на изначально заданный автором тезис о господстве в департаментах «контрреволюционной крупной буржуазии».

Еще большую «эластичность» в обращении с фактами молодой историк проявляет, доказывая, что и в процессе над королем позиция жирондистов отражала интересы все той же «крупной буржуазии». Процитировав выступление Верньо, где лидер жирондистов предложил воздержаться от казни короля, дабы не спровоцировать вступление в войну против Франции новых держав, что неизбежно привело бы к подрыву французской торговли и падению курса ассигнатов, Н. М. Лукин заключает:

«Когда читаешь эту речь Верньо, кажется, что говорит сама блестящая торговая буржуазия Бордо, представителем которой был знаменитый оратор Жиронды. В самом деле: лейтмотив его речи — опасение за благосостояние французской торговли и за устойчивость государственных финансов. Но опасения, высказанные Верньо, могли тревожить прежде всего крупную торговую и промышленную буржуазию…» (ЦГИАМ. Л. 31 — 31об.).

Автор даже не замечает, что противоречит самому себе, ведь не далее как на первых страницах своей работы он констатировал, что расстройство государственных финансов и падение курса ассигнатов «должно было особенно тяжело отозваться на положении народных масс» (ЦГИАМ. Л. 5об.). Впрочем, едва ли не на следующей странице после приведенного выше пассажа о речи Верньо Лукин опять замечает, что «заминка в промышленности и дороговизна продуктов, вызванная падением курса ассигнаций, спекуляцией с бумажными деньгами и войной», вела к «прогрессивному ухудшению материального положения парижской бедноты» (Л. 32). То есть и этот аргумент в пользу того, что жирондисты защищали интересы «крупной буржуазии», оказывается с точки зрения логики далеко не безупречным.