Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Итак, работы Огюстена Кошена характеризуются обращением к некоторым чрезвычайно важным и сложным проблемам истории Революции и весьма специфическими попытками их разрешения. Верно подметив отдельные черты исторического развития Франции XVIII в., Кошен их абсолютизировал, представив в утрированном виде, что привело к искажению общей картины революционных событий. Эта особенность его трудов и привлекла к нему внимание современных «реинтерпретаторов», которым импонирует стремление Кошена к изучению ключевых аспектов Революции нетрадиционными методами, отличными от методов «классической» историографии. Именно этим, по-видимому, и объясняется повышенный интерес, проявляемый сегодня к некогда почти забытому историку начала XX в.

В 1990 г. Институт всеобщей истории АН СССР перебрался со своего прежнего места обитания на улице Дмитрия Ульянова в только что отстроенную «башню» на Ленинском проспекте. Покинутый им накануне второй этаж старого здания навевал в памяти известные по художественным фильмам картины поспешной эвакуации «белых» из Крыма на исходе Гражданской войны. Настежь раскрытые двери брошенных кабинетов, распахнутые железные шкафы в коридоре и горы рассыпанных бумаг повсюду — на столах, подоконниках, на полу… Переезжая, многие отделы и сектора взяли с собою только ту документацию, что сочли необходимой для текущих надобностей, и без сожаления расстались с накопившимися за годы и давно не востребованными бумажными залежами. Между тем среди последних при внимательном рассмотрении можно было обнаружить весьма любопытные для историка вещицы.

Именно так, бродя по опустевшим коридорам и кабинетам, я наткнулся на валявшуюся бесхозно папку архива «Французского ежегодника». К тому времени публикация этого издания была прекращена (подробнее о перипетиях его истории речь пойдет в восьмой главе) и позаботиться об архиве, видимо, было просто некому. Разумеется, я тогда и помыслить не мог, что почти десять лет спустя именно мне придется восстанавливать «Ежегодник», однако папку поднял и забрал с собой. Разбирая дома ее содержимое, я обнаружил фотокопии архивной рукописи первой научной работы будущего академика Н. М. Лукина «Падение Жиронды» и их распечатку. Так была заложена основа для моего многолетнего «диалога» с Николаем Михайловичем Лукиным, создателем советской школы историков Французской революции.

Нельзя сказать, что существование такой рукописи стало для меня сюрпризом. Из вышедшей незадолго до того книги В. А. Дунаевского и А. Б. Цфасмана я знал, что им удалось обнаружить в архиве эту работу Лукина, долго время считавшуюся утраченной [164] Дунаевский В. А, Цфасман А. Б. Николай Михайлович Лукин. М., 1987. С. 25. . Более того, в конце перестроечных 1980-х, когда в обществе развернулось активное возвращение «забытых» имен жертв сталинских репрессий, возглавляемый мною совет молодых ученых Института предложил дирекции учредить серию «Мемориал» для публикации работ историков, подвергшихся в советские годы преследованиям, открыть которую должно было именно «Падение Жиронды». Интересно, что до того никто из нас этого текста не читал. По счастью, предложенная из самых искренних побуждений инициатива окончилась ничем, поскольку в противном случае серия являла бы собою довольно странное зрелище. Следом за ученическим текстом Лукина в ней планировалось выпустить ранее не публиковавшийся четвертый том «Историков Французской революции» Н. И. Кареева — одно из последних произведений мэтра «русской школы». Пикантность ситуации состояла не только в разности потенциалов двух авторов — аспирант и академик — и разном качестве двух текстов, но и в том, что Кареев в отличие от Лукина подвергся не юридическим репрессиям, а «всего лишь» идеологической травле, главным дирижером которой был… именно Лукин. В одном ряду они смотрелись бы, пожалуй, не слишком уместно.

Впрочем, даже после того как «Падение Жиронды» попало мне в руки, я отнюдь не бросил все текущие дела для того, чтобы его прочесть, а отложил это до лучших времен. Такие времена настали полтора десятка лет спустя, когда я вошел в проект «Историк и власть», осуществлявшийся в рамках международной программы МИОН [165] Межрегиональные исследования в общественных науках. на базе истфака Саратовского государственного университета. Участие в проекте стало хорошим поводом обратиться наконец к изучению первой из работ Лукина [166] Чудинов А. В . Н. М. Лукин: у истоков научной карьеры // Историческое сознание и власть в зеркале России XX века. Научные доклады. СПб., 2006. С. 81–90. . Следом за ней в поле моих научных интересов попали и остальные его публикации о Французской революции. Результатом анализа всего комплекса трудов Лукина по данной тематике стал написанный мною раздел коллективной монографии, изданной в 2006 г. по итогам проекта [167] Чудинов А. В. Историк — воюющий: Н. М. Лукин // Историк и власть: советские историки сталинской эпохи. Саратов, 2006. С. 199–250. . Позднее сокращенная его версия вошла в мою монографию «Французская революция: история и мифы», а затем была издана во Франции [168] Чудинов А. В. Французская революция: история и мифы… Ч. 1. Гл. 2 «H. М. Лукин: у истоков советской историографии». С. 25–55; Tchoudinov А. La Révolution française dans le discours politique des bolcheviks: le cas de Nicolaï Loukine // Annales historiques de la Révolution française. 2017. N 1. P. 9 — 28. .

Ниже эта работа публикуется в полной редакции.

В предвоенной истории взаимоотношений советской власти и профессионального сообщества отечественных историков стран Запада академику Николаю Михайловичу Лукину (1885–1940) принадлежала чрезвычайно важная, а может, даже центральная роль. С одной стороны, он сам был практикующим историком, общепризнанным «отцом — основателем» советской школы исследований по Новой и Новейшей истории Запада, с другой — видным деятелем собственно коммунистического режима. Двоюродный брат Н. И. Бухарина, крупного большевистского теоретика, сам большевик с 1904 г., принимавший участие во всех российских революциях, Н. М. Лукин уже с конца 1918 г. был брошен, говоря языком того времени, на «исторический фронт», где стал для исследователей всеобщей истории таким же «комиссаром» партии, каким для специалистов по отечественной истории был М. Н. Покровский. Уже в 1920-е гг. Н.М. Лукин занимал руководящие посты практически во всех основных научных и учебных заведениях Москвы, занимавшихся изучением истории, а в 1930-е и вовсе стал наиболее высокопоставленным государственным функционером в области исторической науки. На протяжении почти двадцати лет он оказывал определяющее влияние на развитие советских исследований по Новой истории Запада и, в частности, по истории Французской революции XVIII в., являвшейся одним из приоритетных направлений его собственных научных изысканий. Даже после того как в 1938 г. Н. М. Лукин был репрессирован, его ученики занимали ведущие позиции в академической науке вплоть до 1980-х гг. Особенно ярко это проявилось как раз в изучении Французской революции, где выходцы из «школы Лукина» Альберт Захарович Манфред (1906–1976) и Виктор Моисеевич Далин (1902–1985) оставались бесспорными лидерами данного направления советской историографии с 1950-х гг. и до конца своих дней. Разумеется, эта историография отнюдь не исчерпывалась трудами учеников «школы Лукина», однако именно последняя задавала ей тон на протяжении всей советской эпохи.