Александр Чудинов - История Французской революции: пути познания

Столь категорические оценки двух ведущих авторитетов в области революционной истории стали, казалось, окончательным приговором концепции Кошена. Действительно, хотя в 1930-е гг. продолжалось издание некоторых его трудов [152] Cochin А. Sur la politiques économiques du gouvernement révolutionnaire. Blois, 1933; Idem. Abstractions révolutionnaire et le réalisme catholique. Bruges, 1935; Cochin A ., Bourd M. de. Précis des principales opérations du gouvernement révolutionnaire. Р., 1936. , имя Кошена было почти забыто.

«Возвращение» Кошена связано с развернувшейся в последние три десятилетия дискуссией, вызванной попытками так называемого ревизионистского направления в немарксистской историографии осуществить «новую концептуализацию» Революции, пересмотреть главные выводы и методы «классической» историографии ХІХ — ХХ вв. [153] См.: Собулъ A. Классическая историография французской революции. О нынешних спорах // Французский ежегодник. 1976. М., 1978; Адо А. В. Великая французская революция и ее современные критики // Буржуазные революции XVII–XIX вв. в современной зарубежной историографии. М., 1986.

Как уже отмечалось, в 1978 г. французский историк Франсуа Фюре, один из ведущих представителей «ревизионистского» течения, поместил в своей книге «Размышляя о французской революции» очерк «Огюстен Кошен: теория якобинизма». Зачем ему потребовался этот забытый исследователь, автор объясняет в предисловии: цель сочинения Фюре — «прежде всего полемика с историками — коммунистами о Французской революции, выявление непоследовательностей в преобладающей сегодня интерпретации этого феномена», а Кошен, по его словам, «рассматривал тот же самый вопрос, что поставлен в этой книге» [154] Furet F. Penser le Révolution française… Р. 9 — 10. .

На сорока страницах Фюре весьма сочувственно и чрезвычайно подробно излагает идеи Кошена, не высказывая почти никаких критических замечаний, так что нередко трудно понять: где здесь мысль Кошена, а где Фюре, и есть ли между ними какое-либо различие. Лишь в заключение Фюре отмечает, что Кошен допустил некоторые упрощения, что Революция не сводится к деятельности одних только патриотических обществ, что, помимо руссоистского течения, стремившегося к «прямой демократии», существовали также силы, добивавшиеся более умеренной демократии — представительной, но тут же он добавляет, что по отношению к якобинской диктатуре анализ Кошена полностью сохраняет свою значимость [155] Ibid. Р. 252–259. .

Почему же именно Кошена поднимает на щит один из инициаторов современной «реинтерпретации» Французской революции? Разумеется, близость идеологических позиций Фюре и Кошена сыграла свою роль: и для того, и для другого характерны идеализация Старого порядка, критическое отношение к Революции, особенно к периоду якобинской диктатуры, отрицание необходимости революционных потрясений. Однако только это еще не объясняет интереса Фюре к трудам Кошена. Почему именно Кошен, а не Тэн, П. Гаксотт или какой-либо другой противник Революции? Чтобы ответить на данный вопрос, надо обратиться к гносеологическим истокам концепций обоих историков. Излюбленный жанр представителей «ревизионистского» направления — «работы обобщающего и историографического характера, основанные не столько на оригинальном исследовании документов, сколько на материалах специальной литературы, посвященной Французской революции» [156] Адо А. В. Указ. соч. С. 100. . Анализируя специальные труды других авторов, историки — «ревизионисты» акцентируют внимание на сложных, недостаточно изученных, проблемах, а также на аспектах, получивших в результате новейших исследований отличное от традиционного освещение. Делая упор на эти «болевые точки», «реинтерпретаторы» пытаются поставить под сомнение достижения «классической», в том числе марксистской, историографии Французской революции. Концепция же Кошена как раз и отличалась, на наш взгляд, новизной постановки ряда проблем, до сих пор не получивших окончательного разрешения в исторической науке.

Так, Кошен подверг острой критике «событийную историю» и «психологический подход» к изучению Революции, призвал к поиску объективных закономерностей, знание которых позволило бы дать научное объяснение причин революционных событий. Сам он не смог решить этой задачи. «Социологический метод» Дюркгейма не позволил ему найти правильный ответ, марксистский же метод был для Кошена неприемлем по идеологическим соображениям. Показательно, что он даже не упомянул о новом, отличном от позитивистского, подходе к истории Революции, предложенном Ж. Жоресом под влиянием идей Маркса, хотя труд Жореса увидел свет еще в 1901–1904 гг. [157] Histoire socialiste de la France / éd. par J. Jaurès. Vol. 1 — 12. Р., 1901–1908. Первые четыре тома были написаны Ж. Жоресом и посвящены революции. Позже Матьез выпустил их отдельным изданием: Jaurès J. Histoire socialiste de la Révolution française. Vol. 1–8. Р., 1922–1924.

Сегодня представители «ревизионистского направления» критикуют как «событийную», так и марксистскую историографию.

Поэтому столь симпатичен Фюре «третий» путь, предлагавшийся Кошеном. С явным одобрением Фюре отмечает: «…По мнению Кошена, революционный взрыв не был порожден экономическими и социальными противоречиями. Его источник — политическая динамика» [158] Furet F. Ор. cit. P. 242. . Сам Фюре также убежден, что события Революции имели политическое и идеологическое содержание и не могут быть подвергнуты причинному анализу в рамках экономических и социальных противоречий [159] Ibid. Р. 40. . Отметим, что и другие авторы «ревизионистских прочтений» Революции отрицают ее социально — экономическую детерминированность [160] См.: Адо A. В. Указ. соч. С. 122–123. .

Другая важная проблема, поставленная Кошеном, — вопрос о противоречиях между якобинским правительством и движением городского плебса, вопрос, которому большинство либеральных и демократических историков XIX в. не уделяло должного внимания. Кошен, правда, был отнюдь не первым, кто пытался объяснить эти противоречия. Свою трактовку до него им дали Тэн и Кропоткин. Однако Кошен, как никто другой, заострил данный вопрос, сделав его одним из центральных пунктов своей интерпретации революционных событий конца XVIII в. Подчеркнем, что настоящая проблема еще не получила, несмотря на ряд серьезных попыток [161] См., например: Собулъ А. Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры. М., 1966. , исчерпывающего объяснения и в современной марксистской историографии.

Третий важный вопрос, поднятый Кошеном, — роль различного рода «неформальных» объединений: литературных кружков, философских обществ, масонских лож в идеологической подготовке Революции. Эта сторона предреволюционной истории до сих пор слабо изучена по следующей причине: архивы масонских лож вплоть до Второй мировой войны были закрыты для исследователей. Лишь после войны в Национальную библиотеку поступили архивы «Великого Востока». Разбор и систематизация заняли некоторое время, и лишь сравнительно недавно ученые получили к ним доступ. В 1980-е гг. появился ряд весьма интересных работ, посвященных данной теме [162] Halévi R. Les loges maçonnique dans la France d’Ancien régime aux origines de la sociabilité démocratique. P., 1984; Agulhon M. Pénitents et Francs — Masons de I'ancien Provence: Essai sur la sociabilité méridionale. Evreux, 1984; Faucher I. - A. Les Francs Masons et le pouvoir: de la Révolution à nos jours. Р., 1986. . Авторы специальных исследований о масонстве XVIII в., даже отмечая, что выводы Кошена нередко противоречат фактам, тем не менее отдают ему должное за постановку самой проблемы. Так, Р. Алеви, изучив динамику распространения лож на протяжении почти 70 лет, предшествовавших Революции, пришел к заключению, что расширение сферы влияния масонства отнюдь не имело прямой связи с прогрессом Просвещения, как утверждал Кошен. В то же время Алеви высоко оценил Кошена за то, что тот первым обратил внимание на роль масонских лож в развитии форм демократического общения, которые были невозможны в каких-либо входящих в традиционную структуру объединениях [163] Halevi R. Op. cit. P. 104–105. .