Йен Уортингтон - Филипп II Македонский

Само собой, афиняне не хотели терять Делос. Интересен выбор Народного Собрания, которое предпочло послать в совет амфиктионии не Демосфена, а Эсхина. События получили резкий разворот, когда одно из древнейших учреждений афинской демократии, совет Ареопага, [ 362 О Спарте см. C. D. Hamilton, 'Philip II and Archidamus', в книге W. L. Adams and E. N. Borza (eds), Philip II, Alexander the Great, and the Macedonian Heritage (Lanham, MD: 1982), pp. 61–77. 437] 437 Об этом см. подробнее R. W. Wallace, The Areopagos Council, to 307 BC (Baltimore, MD: 1989). отказался утверждать выбор Народного Собрания, назвав Эсхина, по словам Демосфена, предателем. [438] Демосфен 18.134–5, (Плутарх], Moralia 850a. Вследствие этого главой афинского посольства был избран Гиперид. Демосфен связывает отказ утвердить Эсхина с тем, что тот якобы был замешан в заговоре Антифонта, собиравшегося сжечь верфи Пирея [439] Демосфен 18.134–5. Однако этот заговор, скорее всего, относится к 343 году, а в таком случае получается, что Демосфен исказил ход событий.

Истинная причина, возможно, как-то была связана с той ролью, которую играл Эсхин в четвертом посольстве к Филиппу. Он поддержал снисходительное отношение Филиппа к фокейцам и предложил даже наказать только тех, кто участвовал в захвате Дельф. Тем самым он вряд ли приобрел себе много друзей в совете амфиктионии, учитывая святотатства, совершенные фокейцами и желание некоторых государств подвергнуть Фокиду жесточайшей каре. Вероятно, Ареопаг счел, что его доводы в защиту афинских прав на Делос, какими бы убедительными они ни были, не возымеют действия. С другой стороны, Демосфен поддерживал дружественные связи с Ареопагом практически до конца своей политической карьеры, и не нужно сильно напрягать воображение, чтобы увидеть его происки за решением членов Ареопага.

Поскольку прочие члены совета вовсе не были дружелюбно настроены к Афинам, удивительно, что Гипериду удалось выиграть дело, и совет отказал делосцам в их просьбе. Единственное возможное объяснение заключается в действиях Филиппа, который не желал еще больше осложнять отношения с Афинами, особенно если ему был нужен афинский флот для осуществления своих замыслов. Если бы совет амфиктионии, членом которого теперь был Филипп, вынес решение не в пользу Афин, это омрачило бы мир и союз Филиппа с афинянами. В такой ситуации было бы недалеко и до расторжения Филократова мира.

Нам неизвестно, как именно провел Филипп 345 год. В то время (или, возможно, в 344 году) [440] Griffith, Macedonia 2, p. 471. он отправился в поход на Плеврата, вождя ардиеев, могущественного иллирийского племени, обитавшего у Ризонского залива на побережье Далмации (ныне — северной Албании). По словам Диодора, Филипп должен был пойти на них войной из-за давней вражды, которая существовала между македонянами и иллирийцами со времен Аминты III, отца Филиппа. [441] Диодор 16.69.7; ср. Юстин 8.6.3. Вероятно, Диодор недалек от истины, учитывая постоянную угрозу македонским границам, исходившую от иллирийцев. Впрочем, вполне возможно, что причина заключалась в распространении влияния этого племени на юг после того, как Филипп разбил прочие иллирийские племена в этой области. Македоняне одержали победу над Плевратом и вернулись домой к концу того же года. Они захватили богатую добычу, которая, как было заведено царем, пополнила македонскую казну. Во время этого похода было ранено 150 всадников-гетайров, погиб Гиппострат, сын Аминты, а Филипп, похоже, сломал правую ключицу. [442] О ране и сопутствующих событиях см. A. S. Riginos, 'The Wounding of Philip II of Macedon: Fact and Fabrication', JHS 114 (1994), pp. 115–16. Автор утверждает, что рана была позднее приукрашена биографами, чтобы «обогатить традицию», повествующую о Филиппе. В боях он вел себя крайне безрассудно и дал повод Исократу упрекать его в том, что он рискует собственной жизнью в то время, как должен был бы обдумывать поход на Азию: [443] Письмо 2.3; перевод Т. L. Papillon, Isocrates II (Austin, ТХ: 2004), ad loc.

«Нет ведь такого человека, который не признал бы, что ты слишком охотно, более чем это подобает царю, подвергаешь себя опасности, что ты больше стремишься снискать себе славу храбреца, чем решать дела высшей важности. Но ведь одинаково заслуживает порицания как то, что ты не окажешься более храбрым, чем другие, когда тебя окружат враги, так и то, что ты подвергаешь себя опасности, когда в этом нет необходимости, бросаясь в подобные схватки; причем, если ты и одержишь верх, все же не совершишь тем самым ничего великого, погибнув же, потеряешь вместе с жизнью все существующее благополучие».

Однако Филипп оставался царем-воином до конца своих дней и потому всегда был в гуще сражения.

Хотя сложно восстановить последовательность событий, вероятно, после (и, возможно, вследствие) иллирийского похода произошло переселение македонян из одной части Македонии в другую. [444] См. далее J. R. Ellis, 'Population-Transplants by Philip II', Makedonika 9 (1969), pp. 9–17. Об этом мало что известно, и единственным нашим источником остается Юстин: [445] Юстин 8.5.7–6.2; ср. Демосфен 19.89.

«Возвратившись в свое царство, Филипп, наподобие того, как пастухи перегоняют свои стада то на летние, то на зимние пастбища, начал переселять по своему произволу народы и [целые] города, смотря по тому, какую местность он считал нужным более густо заселить, а какую — более редко. Жалости достоин был вид всего этого, как будто все погибало. Не было, правда, страха перед врагом, не было воинов, рыщущих по городу, не было бряцания оружия, не было разграбления имущества и похищения жителей, но повсюду царили молчаливая печаль и скорбь людей, боящихся, как бы даже слезы их не были сочтены за сопротивление. Но скрытая скорбь еще тяжелее, и страдание тем глубже, чем менее проявляется. Переселяемые бросали [последние] взгляды то на могилы своих предков, то на древние свои пенаты, то на дома свои, где сами они родились и где рождали детей, сокрушаясь то о себе, что дожили до этого дня, то о детях своих, что они не родились уже после него. Одни народы Филипп поселил у самой границы, чтобы они давали отпор врагам, других поселил в самых отдаленных пределах своего царства, а некоторых военнопленных расселил по городам для пополнения их населения. Так из многочисленных племен и народов он создал единое царство и единый народ».

В 324 году в Опиде Александр Великий произнес перед мятежными войсками пылкую речь, в которой превозносил достижения своего отца (см. выше). Среди прочего он воздал ему хвалу за то, что он свел македонян с гор на равнины. Возможно, он имел виду именно это переселение племен, случившееся в 345 году, хотя его слова не помогают нам уточнить дату. Из приведенного выше отрывка следует, что людей не обрадовало это решение царя, и это неудивительно. Однако у них не было выбора, поскольку, если бы они изъявили несогласие, то навлекли бы на себя гнев Филиппа. На этом примере мы видим, как именно Филипп распоряжался властью — очевидно, стремясь внушить страх подданным — и как к нему относились македоняне. [446] Ср. Юстин 8.3.9: «Когда же те [предприниматели] приезжали в Македонию, их задерживали там путем различных проволочек, а они, боясь царя, потихоньку уезжали обратно».