Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Это различие в более или менее прикровенной форме проглядывало уже при жизни графа в речах его в Государственном совете. Оно совершенно открыто выступит наружу в его мемуарах. Именно не то, что он говорил об обоих государях, а то, как он говорил о них, изобличает сокровенную сущность его политической физиономии. Графа Витте по-настоящему удовлетворил бы только такой строй, при котором он лично мог бы разыгрывать роль фактического диктатора при номинальном, безвластном и беспомощном без него носителе верховной власти. Наименование и внешние декоративные атрибуты строя никакого значения в его глазах не имели. Это были для него вещи из мира политических бирюлек: mundus, heu, vult decipi, ergo decipiatur [233]: толпа желает быть обманутой, пусть же она и будет обманута. Важно одно: чтобы во главе управления государством стоял сильный, властный человек, знающий и способный неуклонно проводить то, что в данный момент нужно государству для поддержания его внутренней мощи и внешнего престижа, и чтобы этим человеком был он сам. Таково было его понимание теории относительности формы правления.

Это роднило его со всеми диктаторами старого и нового времени, великими и малыми душою, с Цезарем и Августом, с франкскими Пиппинидами [234] и с Ришелье, и Наполеоном и Бисмарком, Пилсудским и Муссолини и их эпигонами. Ведь они являются примерами неразрывного сочетания сознательного служения началу мощной, крепкой государственности с инстинктом необузданного личного властолюбия.

Но, конечно, как у каждого из них, так и графа Витте, были собственные индивидуальные черты. Одною из самых типичных для гр[афа] Витте и крайне отталкивающих черт его характера являлось отсутствие в нем настоящего чувства собственного достоинства. Ему чужд был великий смысл формулы философа Geulinx’a [235]: ubi non vales, ibi nou velis [236]; в вольном переводе: где тебя не ценят, там отойди в сторону, — насильно мил не будешь, себя только потеряешь. Он готов был унижаться перед кем угодно, лишь бы добиться своего, не отдавая себе отчета в том, что таким путем можно достигнуть только обратного.

Вместе с тем буйный, несдержанный, крайне импульсивный темперамент в сочетании с огромной самоуверенностью и презрением к людям на каждом шагу мешали ему в превратностях судьбы держаться в общении с людьми какой-нибудь определенной, заранее намеченной и последовательно проводимой линии поведения.

Указанные черты характера с особой разностью и неприглядностью стали проявляться в поведении графа Витте в Государственном совете после его вторичного, и окончательного, падения.

Положение графа в Государственном совете было исключительно тягостное. К нему все относились с нескрываемым недоверием. Он со своей стороны делал все, чтобы укрепить это чувство к его персоне.

Всем было ясно, что, — не случись какие-нибудь совершенно исключительные и абсолютно непредвиденные обстоятельства, — его политическая карьера раз и навсегда закончена. Только сам он никак не мог примириться с этой мыслью. Ему все казалось, что час его опять настанет. Нужно только умело использовать сложившуюся конъюнктуру. Политический маятник с каждым годом явно склонялся все более вправо. Отсюда для графа вытекал вывод, что нужно прежде всего искать примирения с правыми. Этим определялась основная линия поведения его в Совете. Кульминационным пунктом в этом направлении явились его выступления по поводу законопроекта о штатах Морского генерального штаба [237].

Как известно, ст. 96 и 97 новых Основных законов, изданных 23 апреля 1906 г., за четыре дня до созыва первой Государственной думы, устанавливали весьма серьезные ограничения компетенции законодательных палат в сферы военного законодательства. Большинство законодательных предположений по военной и военно-морской части на основании указанных статей проводились, помимо Государственной думы и Государственного совета, в особом порядке военного законодательства. Органами этого особого военного законодательства служили Военный и Адмиралтейств советы по принадлежности. Эти инстанции сохранили чисто законосовещательный характер. Все же в ст. 96 Осн[овных] зак[онов] были установлены известные границы, в пределах которых только и должен был иметь место этот особый порядок проведения законоположений по военной и военно-морской части. Для этого, между прочим, требовалось, чтобы «постановления, положения и наказы» по упомянутым частям не касались «предметов общих законов».

В противном случае они подлежали рассмотрению в общем законодательном порядке. К числу этих предметов, по силе п. 1-го статьи 31-й Учреждения] Государственной] думы, относились «предметы, требующие издания законов и штатов, а также их изменения, дополнения, приостановления действия и отмены».

Правительство П. А. Столыпина на этом основании и внесло в Государственную думу, когда возник вопрос об учреждении в составе Морского министерства нового органа — Морского генерального штаба, законопроект о штатах этого нового установления. В Государственной думе законопроект прошел без всяких трений. Никаких возражений по существу нельзя было ожидать и со стороны Государственного совета. Правые возбудили, однако, формальный отвод о неподведомственное™ этого дела общим законодательным учреждениям. Они доказывали, что компетенция последних ограничивается лишь ассигнованием соответственного кредита, самые же штаты вновь учреждаемого Морского генерального штаба подлежат утверждению в порядке не общего, а особого военного законодательства. Они требовали ввиду этого отклонения законопроекта в том виде, как он был внесен правительством в Государственную думу и ею принят. Таким путем искусственно был создан конституционный вопрос.

В прениях по этому вопросу, между прочим, выступал и я, указывая на всю внутреннюю фальшь и юридическую несостоятельность такой постановки вопроса. После этого в защиту явно тенденциозного и прямо недобросовестного толкования ст. 96 Осн[овных] зак[онов], проводившегося правым крылом Государственного совета, поднялся гр[аф] С.Ю. Витте. В своей речи он исключительно ссылался на то, что он был участником в деле выработки новых основных законов; в качестве такового он должен засвидетельствовать, что одно лишь толкование правых соответствует истинному смыслу ст. 96 Основных] зак[онов]. Закончил он тем, что иного толкования никто, находясь в здравом уме и твердой памяти, поддерживать не может. На этой почве последовала резкая реплика с моей стороны: я заявил, что я не психиатр и не берусь судить, насколько тот, кто прибегает к подобного рода полемическим приемам, сам находится в здравом уме и твердой памяти; во всяком случае, его рассуждения свидетельствуют о том, что он не в состоянии противопоставить оспариваемому им взгляду никакие контраргументы, поддающиеся логическому разбору и оценке. Моим ответом я доставил искреннее удовольствие многочисленным врагам графа, которые стали остентативно [238] подходить ко мне и выражать свою радость по поводу урока, полученного им. Упоминаю об этом потому, что это характеризует общую атмосферу раздражения и озлобления, которую С. Ю. Витте создал вокруг себя. Между прочим, инцидент закончился тем, что граф во время перерыва в кулуарах подошел ко мне и начал извиняться: я его не так понял, он вовсе не имел в виду меня, и жалеет, что выразился там неосторожно. Я ответил ему довольно сухо. На другой день он нанес мне визит и, не застав меня дома, оставил карточку с новыми словами извинения.