Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Законопроект был принят Государственным советом весьма слабым большинством, но не был утвержден государем. Правые добились-таки своего.

По существу, вся кампания против законопроекта представляла собою очередной выпад правых против П.А. Столыпина. Он к тому времени (шел 1910 г.) уже окончательно утратил их расположение и стал подвергаться с их стороны усиленному обстрелу. Гр[аф] Витте понял, откуда подул ветер, и сообразовал с этим свое поведение. Он рассчитывал своим выступлением сразу убить двух зайцев: засвидетельствовать перед правыми свою полную готовность равняться по ним и вместе с тем напомнить перед престолом о себе и о своих верноподданнических чувствах: уж кто-кто, а он не потерпит ни малейшего умаления прерогатив верховной власти.

Наряду с таким ухаживанием за правыми элементами, ухаживанием, унизительным по существу и явно бесцельным, гр[аф] Витте не брезговал и возможностью в подходящий момент причинить им неприятности. Ибо, в конце концов, тоска по власти и злоба против всех, кто в этом отношении стоял ему поперек дороги, начиная с государя и кончая теми же правыми, брала в нем верх над всякого рода иными соображениями.

Этим объясняется тот факт, что гр[аф] Витте состоял в числе «тайнобрачных» нашей группы, с которой он поддерживал контакты главным образом через М. М. Ковалевского. С ним он часто подчеркнуто беседовал в кулуарах, скандализируя этим тех же правых, за которыми усиленно ухаживал. Через М. М. он передавал нам о своей готовности подавать наш список при выборах представителей в разные комиссии. Был даже случай, когда он прямо изъявил желание войти по нашему списку в одну комиссию. Речь шла о сооружении Амурской железной дороги. Граф был противником этого законопроекта. Он считал, что огромные расходы по постройке этой дороги, при наличии Восточно-Китайской железной дороги [239], конкуренцию с которой вновь проектируемая Амурская железная дорога не оказалась бы в состоянии выдержать, чрезмерно обременили бы русскую казну; вместе с тем он относился весьма скептически к стратегическому значению означенной дороги. Ни правые, ни центр не пожелали включить опального сановника в списки предлагаемых этими группами членов особой комиссии по рассмотрению означенного законопроекта. Тогда он обратился через М.М. Ковалевского к нашей группе. Мы пошли ему навстречу: пригласили его в заседание нашей группы, выслушали подробный доклад его по этому вопросу и выставили его имя во главе списка нашей группы: законопроект был лишен всякой внутриполитической окраски, гр[аф] Витте, несомненно, являлся весьма авторитетным знатоком в делах железнодорожного строительства; устранение его от участия в обсуждении важных технических и финансовых вопросов, возникавших в связи с этим законопроектом, можно было объяснять только личными мотивами, ничего общего с интересами дела не имеющими. Кстати сказать, те же правые нашли нужным включить в число членов Особой комиссии Д. И. Пихно, несмотря на то, что он тоже был определенным противником законопроекта. Так, гр[аф] Витте и прошел в качестве представителя от «левой группы» в комиссию. Можно усомниться в том, чтобы это сослужило ему большую службу в глазах правых.

Бывали и другие, еще более разительные случаи, когда гр[аф] Витте не выдерживал характера и, отдаваясь душащим его чувствам раздражения и гнева, совершал действия, явно шедшие вразрез с общей линией его поведения и бесконечно вредившие ему в глазах тех, расположения коих он добивался. Я имею в виду неоднократные прозрачные выпады его по адресу царствовавшего императора, вперемешку с подчеркнутым восхвалением памяти его отца, покойного государя Александра III. Делались такие выпады не только в частных разговорах, но и в речах, которые граф произносил в высоты трибуны Государственного совета. Нечего говорить, насколько это вредило ему при дворе.

Вместе с тем, как мне достоверно известно, гр[аф] Витте находил возможным выпрашивать у того же государя весьма крупные суммы на покрытие своих долгов.

Все это доставляло лишнюю радость многочисленным врагам графа и одновременно не могло не отталкивать от него и тех, кто без всякой предвзятости отдавали в полной мере должное его выдающимся государственным талантам и его крупнейшим достижениям в прошлом. Он сам, собственными руками, создал вокруг себя Торричеллиеву пустоту [240], в которой он, в конце концов, задохнулся.

Совсем иным было положение А. Ф. Кони. Его издавна окружал ореол прогрессивного, высоко принципиального и бесстрашного общественного деятеля. Этот ореол с годами все крепнул и превратился в своего рода догмат. Мне кажется такая оценка его личности несколько преувеличенной.

А. Ф. Кони был на редкость богато одаренный человек, выдающийся судебный деятель, превосходный оратор, замечательный стилист, первоклассный essay’ист [241], бытописатель и мемуарист. Вместе с тем он был, бесспорно, человек прогрессивного направления на основе широкого, гуманного миропонимания. Но едва ли можно считать отличительными чертами его духовного склада стойкость характера и бесстрашие в выявлении определенного политического миросозерцания. По крайней мере, он в Государственном совете ни того, ни другого качества не обнаружил.

Начать с того, что А. Ф. Кони с самого начала и до самого конца числился в списке беспартийных членов Государственного совета, в качестве такового принимал деятельное участие в образовании особой группы беспартийных и вступил в нее.

Беспартийность в политической жизни сама по себе может иметь двоякий смысл. Она может покоиться на чисто психологической основе, свидетельствовать о неумении или о нежелании человека подчиняться какой-нибудь определенной партийной или фракционной дисциплине, всегда связывающей в тех или иных границах свободу действий. Такая беспартийность отнюдь не исключает ни определенного политического миросозерцания, ни столь же определенного выявления его. Беспартийным в этом смысле был в Государственном совете М. А. Стахович, который вместе с тем представлял собой совершенно определенную политическую фигуру, не скрывал своих политических взглядов ни перед кем, и, между прочим, оставаясь беспартийным, открыто примыкал к нашей группе.

Наряду с этим бывает и другого рода беспартийность: она свидетельствует в одних случаях об отсутствии у лица вообще какого-либо определенного политического миросозерцания, а в других случаях, — это чаще всего, — о нежелании открыто обнаруживать собственные политические взгляды вовне и делать из них определенные конкретные выводы, обязывающие лицо держаться определенного поведения в тех или иных принципиальных вопросах.