Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

«Я мог бы вообразить, что нахожусь на мертвых руинах Помпей. Не было видно ни одного целого дома, за исключением принадлежащего американцам, да и у того сохранился только первый этаж… Одни остовы из стен, похожие на скопление высоких, разбитых и продырявленных надгробий! Справа, когда мы шли по главной улице, были видны несколько одноэтажных деревянных домиков, совсем новых; слева только разрушенные дома — до самой гостиницы мы больше ничего не видели».

По его мнению, Севастополь «до войны, наверное, был одним из красивейших городов мира» [822]. Чувства британца разделял и американец Делафилд, который двумя годами раньше в докладе об инспекционной поездке отмечал: «На всем пространстве того, что когда-то было красивым городом, не было видно ни одного обитаемого здания… После осады победителям достались окровавленные развалины» [823]. Разрушения в Севастополе были настолько масштабными, что его состояние можно сравнить с городом середины XX в., стертого с лица земли сочетанием бомбардировки с воздуха и артиллерийского обстрела, например Сталинградом в 1942–1943 гг.

К сожалению, гостиницу Гадсби нельзя было назвать первоклассной — скорее наоборот. «Нам порекомендовали гостиницу Шнейдера, — жаловался он, — однако мы обнаружили, что американцы уже некоторое время полностью занимают ее». Не сумев поселиться в том месте, которое некогда былом центром общественной жизни Севастополя, где развлекались русские офицеры, двое британцев были вынуждены довольствоваться единственным сохранившимся в Севастополе пансионом — жалким «Севастополем», который Гадсби описал как «необычайно убогое место, больше похожее на азиатский караван-сарай, чем европейскую гостиницу». Хладнокровие путешественников подверглось суровым испытаниям «изобилием грязи», кроватью «жесткой, почти как доска» и «клопами и мухами, такими же назойливыми, как в Египте» [824]. Печально знаменитые клопы Севастополя привлекли внимание американцев (а скорее наоборот), которые жаловались на «проклятие этой страны — клопы, клопы, о боже, клопы!.. Вы и представить не можете, какие ужасные ночи мы провели в сражениях с ними» [825].

В ходе экскурсии по городу Гадсби увидел «сухие доки, полностью разрушенные». Знакомый с британским аналогом на Мальте, Гадсби отметил, что «похоже, ничто не может сравниться с севастопольскими доками, какими они были». Хотя русские «не предприняли попытки восстановить доки… пекарня, причалы и склады» отстроены заново. Более того, Гадсби видел «большое количество военного снаряжения, которое собрали русские» [826]. Этот рассказ свидетельствует, что союзники не завершили очистку города перед своей эвакуацией в начале лета 1856 г. Кроме того, создается впечатление, что Севастополь — вопреки Парижскому мирному договору — не был полностью демилитаризован Россией.

Описывая посещение северной части города 24 июля 1857 г., Гадсби отметил, что в Константиновском форте солдаты по-прежнему несли службу. Войти внутрь ему не разрешили, однако вместе со своими английскими попутчиками, в том числе неким человеком по имени «мистер С.», говорящим по-русски, они укрылись во внешних воротах форта во время сильного ливня. Полагаясь на удачу, они пробежали через внутренние ворота мимо удивленных часовых и оказались на центральном дворе, на плацу, где их задержали и бесцеремонно препроводили к выходу [827]. Последовавшая (и по всей видимости, неизбежная) перепалка закончилась тем, что «мистер С.» заявил, что хочет поговорить с командиром.

«За ним послали, и он пришел.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Мы хотим осмотреть форт, — ответил мистер С.

— Вы иностранцы?

— Да.

— Американцы?

— Нет.

— Кто вы?

— Англичане.

— Тогда я не могу вас пустить без разрешения от генерала.

Нам ничего не оставалось, как откланяться, и нас принудительно, хотя и вежливо, выпроводили».

Соотечественникам бывших врагов здесь были явно не рады. Тем не менее маленькая компания Гадсби увидела то, что военные власти Севастополя и охрана форта пытались от них скрыть: «Русские по-прежнему занимают форт, и у них нет желания его разоружать». Тот факт, что военные объекты в северной части Севастополя не ликвидированы, вскоре подтвердили и другие источники. В ходе своей неофициальной инспекции Гадсби отметил, что пушки на Звездной и Осиной батареях «по-прежнему на месте». Добравшись до Михайловской батареи, превращенной в госпиталь, британцы вежливо попросили разрешения войти. «Но офицер, который мог дать это разрешение, не появлялся так долго, а запах был столь невыносимым, — недовольно вспоминал Гадсби, — что мы ушли, не дождавшись его» [828].

В воспоминаниях британский путешественник отмечал забавный, но характерный эпизод, связанный с работой команды Гоуэна в Севастополе, вероятно, рассказанный одним из американцев, с которыми он познакомился. 4 июля американцы отмечали День независимости, и к ним присоединились несколько русских офицеров, «которые веселились вовсю и присоединялись к здравицам [американцев]». Однако не обошлось без сюрприза: когда «на следующий день им сказали, что они выкрикивали „Да здравствует республика!“, они пришли в ужас и выразили надежду, что это не дойдет до ушей императора» [829]. Американцы подробно описывали это пышное, «богато украшенное» событие, с американскими и российскими флагами, а также портретами Джорджа Вашингтона и Александра II. На празднике присутствовали тридцать российских офицеров в парадных мундирах, в том числе один адмирал; роскошный ужин проходил в сопровождении двух русских оркестров. Вероятно, старшим по званию среди русских офицеров был контр-адмирал Бутаков, отличившийся во время боя пароходофрегата «Владимир» с турецким пароходом «Перваз-Бахри» в 1853 г., а также при обороне Севастополя; в 1856 г. он был назначен губернатором Севастополя и Николаева. Но американцы не только веселились, но и занимались делом; им предстояло преодолеть серьезные трудности. Гоуэн и его команда должны были построить для себя жилье, а также судно, которое могло бы работать в Севастопольской бухте. Но главная работа предстояла на рейде, где корабли «лежали повсюду; у одних из воды торчала только мачта, а у других еще и часть корпуса» [830].

К тому времени. как работники Гоуэна прибыли в Севастополь, русские уже смогли поднять со дна бухты несколько затопленных кораблей, в том числе четыре транспорта и пароход «Херсонес» [831]. По всей видимости, поднять эти суда оказалось легче всего, и они были повреждены не слишком сильно. После ремонта их использовали в спасательной операции. Теперь предстояло поднять со дна или уничтожить большую часть затопленных кораблей: эта задача требовала много времени и сил. Обладая большим опытом, Гоуэн во время ознакомительной поездки уже определил, как проводить операцию. Вернувшись в Соединенные Штаты, он заказал в доках Филадельфии четыре больших кессона для надежных платформ, которые будут использоваться при подъеме кораблей. Каждая из этих полупогружных конструкций (размером приблизительно 15×15×4 метра) была оснащена паровой машиной мощностью 40 лошадиных сил для откачки воды и вытягивания подъемной цепи, прикреплявшейся к затонувшему судну. Как писал Вейт, цепное подъемное устройство «весило приблизительно 500 тонн, а сами кессоны способны поднять 700 тонн груза посредством вытеснения воды». Гоуэн планировал, что после подъема затонувших кораблей на поверхность в них «заткнут отверстия в корпусах, проделанные русскими, протянут шланги в трюмы и откачают воду» [832]. Можно было использовать и другой метод: ныряльщики затыкают пробоины под водой, затем вода выкачивается из трюма, и подъемная сила создается естественной плавучестью судна. Независимо от применяемого метода, американцы — и ныряльщики, и техника — работали на грани возможного в то время. Поэтому им пришлось пройти длинный путь проб и ошибок, прежде чем удалось создать надежную систему.