Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

В марте 1833 г. Николай I, не желавший упустить благоприятную возможность, направил в Босфор адмирала Михаила Лазарева с основными силами Черноморского флота. Демонстрация мощи российского флота в составе не менее десяти линейных кораблей, четырех фрегатов и транспортов с 11-тысячным войском убедила Мухаммеда Али отменить наступление на Стамбул. За оказанную помощь Россия получила щедрое вознаграждение. Ункяр-Искелесийский договор сроком на восемь лет, подписанный Лазаревым 8 июля 1833 г., официально объявлял о мире и дружбе между двумя государствами, а также о взаимопомощи в случае нападения. Более того, секретная статья гарантировала закрытие пролива Дарданеллы «для любых иностранных военных кораблей». Как отметил Х. Темперли, «договор мог быть направлен против Англии и Франции, если Турция откроет Босфор для России и закроет Дарданеллы для всех военных кораблей, за исключением русских» [249] Harold Temperley . England and the Near East: The Crimea (London: Longmans, Green, 1936). P. 72–73. . Россия считала договор оборонительным: в то время она была больше обеспокоена защитой своего южного побережья, включая Севастополь, и не стремилась расширить свое влияние на Средиземноморье [250] Автор благодарен за советы по этому вопросу, полученные от Чарльза Дика. . Тем не менее с точки зрения других государств Турция «предоставляла существенные преимущества России», хотя сама Турция отрицала, что Ункяр-Искелесийский договор гарантировал России «право проводить свой флот через Дарданеллы» [251] Temperley . P. 73. . О чем бы ни договорились — официально или за закрытыми дверями — две стороны, подписавшие мирный договор, реакцию других государств следовало учитывать. Например, лорд Пальмерстон возражал против того, что он считал подчинением Турции России, и это вызывало в нем, по отзывам современников, «фатальную враждебность к России» [252] Ibid. P. 73–74. . Такое отношение, в свою очередь, помогало формировать официальную политику и настраивать общественное мнение против России на протяжении двух десятилетий до начала Крымской войны.

Хотя России удалось на какое-то время поставить Османскую империю в подчиненное положение, она была озабочена возможностью войны с Британией, которая, в свою очередь, опасалась, что российское влияние распространится на Балканы, Средиземноморье, Кавказ и в конечном счете Индию. Таким образом, всеобщему миру угрожало соперничество империй, у которых «пересекались сферы влияния в Азии и на Ближнем Востоке» [253] Harold N. Ingle . Nesselrode and the Russian Rapprochement with Britain, 1836–1844. Berkeley & London: University of California Press, 1976. P. 58. . Нельзя сказать, что этот конфликт между державами был неизбежен, но с середины 1830-х гг. воинственная риторика постоянно усиливалась. Можно привести пример инцидента, ярко иллюстрирующего опасность усиления напряженности, которая приводит к вооруженному столкновению. В конце ноября 1836 г. у черкесского побережья, недалеко от крепости Суджук (современный Новороссийск) русский военный корабль «Аякс» задержал британскую торговую шхуну «Виксен». Подозревали, что британское судно везет не только груз соли, но и оружие для горцев, которые вели упорную партизанскую войну против Российской империи. Однако к моменту инцидента на море экипаж британского судна уже выгрузил порох для повстанцев, и в трюме была только соль. Тем не менее русские конфисковали «Виксен» за нарушение таможенных правил и отбуксировали в Севастополь, а экипаж выслали в Стамбул. В тот момент Британия не была готова ответить на потерю «Виксена» военными действиями на суше или на море и промолчала, тем самым признав, что имела место провокация, если не прорыв блокады [254] Подробно о деле шхуны «Виксен» см.: Ingle . P. 63–65; Peter Hopkirk . The Great Game: On Secret Service in High Asia. London: John Murray, 1990. P. 156–159. В анонимном свидетельстве «старого дипломата» (возможно, это был не кто иной, как туркофил Дэвид Уркварт, секретарь британского посольства в Стамбуле, который организовал экспедицию «Виксена», а затем был назначен козлом отпущения и отозван в Лондон) в: British Diplomacy Illustrated in the Affair of the «Vixen» Addressed to the Commercial Constituency of Great Britain, 3rd. ed. (Newcastle: Currie and Bowman, 1839). P. II, предполагается существование «неопровержимого доказательства» конфликта «нашего министра иностранных дел [Пальмерcтона] с правительством России». Уркварт продолжал критиковать Пальмерстона на протяжении многих лет. . По свидетельству британца, посетившего Севастополь несколько лет спустя (в 1844 г.), Генри Дэнби Сеймура, «Виксен» стоял в гавани в качестве трофея: «Русские очень гордились захватом английского судна, тогда как англичане говорили мне, что не могут смотреть на него, не испытывая стыда» [255] Henry Danby Seymour . Russia on the Black Sea and Sea of Azof: being a Narrative of Travels in the Crimea and Bordering Provinces with Notices of the Naval, Military, and Commercial Resources of those Countries. London: John Murray, 1855. P. 92. .

Министр иностранных дел при Николае I граф Карл Васильевич Нессельроде был прекрасно осведомлен, что британцы обеспокоены растущими амбициями и силой России, и видел угрозу международной изоляции. Поэтому он искусно вел дипломатические переговоры с Британией, которые в 1841 г. закончились подписанием Лондонской конвенции о проливах. Это международное соглашение признавало право султана Османской империи запрещать проход через проливы военным кораблям любого государства, что предвосхитило некоторые положения конвенции Монтрё 1936 г., действующей по настоящее время. Но если конвенция Монтрё гарантировала кораблям причерноморских государств, таким как Советский Союз и его преемники, Украина и Российская Федерации, право прохода через проливы в мирное время (как и Ункяр-Искелесийский договор), то Лондонская конвенция запрещала всем военным судам проход через Дарданеллы и Босфор. В результате российский Черноморский флот лишался свободы действий в Средиземноморье. Это усиливало опасения русских, что в результате сговора с Османской империей британский флот может войти в Черное море. Неудивительно, что Пальмерстон рассматривал Лондонскую конвенцию о проливах как небольшую победу: он почти десять лет добивался отмены Ункяр-Искелесийского договора [256] На это обстоятельство указал автору Робин Бродхерст. . В отличие от него русские военные моряки, в том числе Лазарев, были недовольны Лондонской конвенцией, поскольку она фактически аннулировала условия гораздо более выгодного соглашения.

В целом заключенный в Лондоне договор давал преимущества Британии за счет России и усилил стремление русских генералов и адмиралов укрепить фортификационные сооружения Севастополя. Николай I согласился на Лондонскую конвенцию 1841 г. из общих политических соображений, не преследуя конкретных стратегических целей. Следуя Нессельроде, он опасался, что слишком тесный союз между Россией и Османской империей может настроить великие европейские державы против него. Царь, не хотевший войны, стремился достичь если не дружбы, то примирения с Британией, что продемонстрировал его визит в Лондон в 1844 г., во время которого его сопровождал Нессельроде. Цель Николая I заключалась в том, «чтобы выяснить, есть ли возможность вбить клин в союз между Англией и Францией» и не позволить Франции «закрепиться на турецкой территории» [257] Cecil Woodham-Smith . Queen Victoria: Her Life and Times. Vol. I: 1819–1861. London: Cardinal, 1975. P. 316–317. Впервые опубликована Hamish Hamilton в 1972. . К сожалению, российский император перепутал очарование и гостеприимство королевы Виктории с осторожностью и скрытой враждебностью ее правительства: в результате никакого долговременного союза между Британией и Россией не получилось [258] Очарование было обоюдным. Молодая королева, крестным отцом которой был российский император Александр I, была покорена «удивительной красотой и благородными манерами» Николая I, но отмечала «грозное выражение его глаз, какого я прежде никогда не видела» ( Hopkirk . P. 281). . Если бы Николай I предполагал, что однажды Британия и Франция объединятся с Турцией в войне против России, как это произошло двенадцать лет спустя, он никогда бы не согласился подписать Лондонскую конвенцию.