Виталий Познахирев - Турецкие генералы и адмиралы в русском плену (XVIII - XX вв.)

Небезынтересным нам видится и то, что с пошивом мундиров «на турецкий манер» российские мастера справлялись, в целом, довольно успешно, а невозможность отыскать отдельные элементы фурнитуры нередко восполняли оригинальными дизайнерскими решениями. Так, в январе 1878 г. в Курске, демонстрируя корреспонденту газеты «Голос» свое только что полученное от портного обмундирование, Адиль-паша [91] и Атыф-паша [96] откровенно «любовались золотым шитьем, сделанным какой-то еврейкой, хвалились добротностью сукна и дешевизной его. Пуговицы на мундирах были с турецким гербом, — заметил корреспондент, — но ряд маленьких пуговок, вдоль рукавов, около девяти на каждом, были с двуглавым орлом!» К последнему факту турки отнеслись с юмором: «Это нам на память, в знак отличия за почетный плен в России!» [155].

К сказанному остается добавить лишь то, что некоторые пленники обзаводились в России не только униформой, но и гражданским платьем, причем, в первоочередном порядке. Например, именно так поступил дивизионный генерал Омер-паша [76], сразу же заявивший, что не намерен ходить в плену одетым по форме, дабы не «представлять из себя нечто вроде обезьяны в клетке, показываемой любопытным ротозеям» [156].

Наконец, что касается медицинского обеспечения пашей, то здесь можно с полной уверенностью утверждать, что османским генералам медики уделяли ничуть не меньше внимания, чем российским. К примеру, раненый маршал Осман-паша [90] вскоре после пленения был осмотрен известным хирургом Н. Н. Пироговым, а раненый вице-адмирал Осман-паша [61] даже после своего выздоровления, в период жизни в Москве (1854–1855 гг.), продолжал находиться под наблюдением другого, не менее известного русского врача — профессора хирургии Московского университета Ф. И. Иноземцева.

Завершая изложение вопросов, связанных с обеспечением турецких военачальников различными видами довольствия, считаем нелишним заметить, что в XVIII столетии суммарный расход на содержание высокопоставленного пленника в российской столице мог составить около 15 тыс. руб. в год [157], из которых примерно % приходилось на жалование как самому паше, так и сопровождающим его лицам (см. Таблицы 16 и 17).

Что касается общих условий пребывания пашей в местах интернирования, то здесь представляется целесообразным выделить следующее:

• По прибытию генерала в Петербург ему обычно назначался новый пристав из числа чиновников МИД, владеющих турецким языком. В иных населенных пунктах эти функции возлагались на городничего, полицмейстера или кого-либо из офицеров местного гарнизона. Кроме того, к паше мог прикомандировываться переводчик, а при необходимости — фельдшер и русский солдат-писарь.

Таблица 16

Совокупные затраты на содержание в Петербурге в течение года трехбунчужного паши со свитой, гаремом и прислугой (вторая половина ХѴШ в.) [158]

Примечание: В гр. 3 указано то число сопровождающих, которое паше было позволено сохранить при себе в Петербурге.

Однако были случаи, когда с высокопоставленным пленником оставались те же самые лица, которые сопровождали его в ходе эвакуации. Чаще всего это происходило, конечно же, по ходатайству самого паши. В итоге некоторые россияне «служили» при пленном генерале годами и, благодаря снисходительному отношению к себе последнего неплохо росли в воинских званиях. Например, сержанты Захар Ростеванов и Федор Кривоносов, прикрепленные к Батал-паше [19] в качестве переводчиков в 1790 г., спустя шесть лет были уже подпоручиками, но, видимо, не считали это пределом и регулярно намекали паше на то, что они «обойдены чином» [159].

• Охрана занятых османами помещений возлагалась на военнослужащих губернской штатной роты или полицию. Нижних чинов для этой цели предписывалось отбирать из числа людей «исправных, надежных и трезвых (Здесь в значении «трезвомыслящих» — В.П.)». Особо подчеркиваем, что вплоть до конца XIX в. охрана никогда не препятствовала паше и сопровождающим его лицам:

— покидать отведенное им жилище и свободно перемещаться в границах города;

— вступать в контакты с любым россиянином и иностранцем (включая дипломатов нейтральных держав) и поддерживать с ним сколь угодно длительные отношения;

— посещать зарубежные дипломатические представительства и т. п.

Впрочем, такими же правами обладали все пленные турки, а не только генералы, что, к слову, несколько озадачивало посещавших Петербург иностранцев [160].

Однако в годы Первой мировой войны режим содержания генералов заметно ужесточился. Как вспоминал Ихсан-паша [104], в домике, в котором он жил, одну комнату постоянно занимала охрана, любые несанкционированные контакты с внешним миром запрещались, а прогулки по городу были возможны лишь дважды в неделю, в течение нескольких часов и только в сопровождении конвоя [161].

• Непосредственный контроль за условиями содержания пашей осуществляли генерал-губернаторы, губернаторы, губернские воинские начальники, а также чиновники, командируемые в регионы Министерством иностранных дел, военным ведомством или МВД «для удостоверения как содержатся пленные турки и не чинится ли им каких-либо притеснений» [162].

• Находясь в местах интернирования, паши вели переписку с корреспондентами на родине, соотечественниками из числа военнопленных, а также с главами российских органов отраслевого управления и Главнокомандующими русскими армиями. Из Турции пленникам, помимо писем и денег, пересылали продукты питания (главным образом — пшеничные сухари), предметы одежды, обувь, головные уборы, книги, молитвенные ковры, табак, курительные принадлежности и т. п. Кроме того, от подчиненных, расквартированных в иных регионах России, военачальники эпизодически получали подарки, как-то: кафтаны, тюрбаны, чалмы, полотенца, платки, шали и пр.

Таблица 17

Структура расходов на содержание Бендерского сераскира Эммин-паши [5] и сопровождающих его лиц (70 чел.) в Санкт-Петербурге в период с 1 по 30 сентября 1773 г. [163]

Ответственность за соблюдение правил переписки в большинстве случаев возлагалась на губернаторов. Причем, к письмам пашей последние относились настолько трепетно, что прилагали немалые усилия к тому, чтобы адресаты не только получили их, но и как можно быстрее… дали на них ответ! (Ярким подтверждением тому может служить письмо Курского вице-губернатора Слободско-Украинскому губернатору от 13 сентября 1812 г., приведенное в Приложении 7). Однако в любом случае письма передавались приставу и проходили цензурирование на общих основаниях. Международная корреспонденция направлялась через почтовые учреждения третьих стран, иногда на судах нейтральных держав, следующих из России в порты Османской империи, а порой и с нарочными непосредственно через фронт.