Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Не в наши дни, а давным-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. Потому и прозвали его Такэтори — тот, кто добывает бамбук. А настоящее его имя было Сануки-но Мияцу-комаро.

Вот однажды зашел старик Такэтори в самую глубину бамбуковой чащи и видит: от одного деревца сияние льется, словно горит в нем огонек. Изумился старик, подошел поближе, смотрит — что за диво! В самой глубине бамбукового стебля сияет ярким светом дитя — прекрасная девочка, ростом всего в три вершка.

И сказал тогда старик:

— С утра до позднего вечера собираю я бамбук в лесу, плету из него корзины и клетки, а нынче мне досталась не клетка, а малолетка, не клетушка, а лепетушка. Видно, суждено тебе стать моей дочерью.

Взял он ее бережно и отнес домой, а дома поручил заботам своей старухи. Красоты девочка была невиданной, но такая крошечная, что положили ее вместо колыбели в клетку для певчей птицы.

С той поры, как пойдет старик Такэтори в лес; так и найдет чудесный бамбук: в каждом узле золотые монеты. Понемногу стал он богатеть.

Росла девочка быстро-быстро, тянулась вверх, как молодое деревцо. Трех месяцев не минуло, а уж стала она совсем большой, как девушка на выданье. Сделали ей прическу, какую носят взрослые девушки, и с должными обрядами надели на нее длинное мо [4] Предмет парадного женского одеяния, род шлейфа. .

Из-за шелковой занавеси девушку не выпускали, чтоб чужой глаз не увидел, — так берегли и лелеяли. Ни одна красавица на свете не могла с ней сравниться нежной прелестью лица. В доме темного угла не осталось, все озарило сиянье ее красоты. Нападет иной раз на старика недуг, но взглянет он на свою дочь — и боль как рукой снимет. Возьмет его досада — рассердится, а как только увидит ее — и утешится.

Долгое время ходил еще старик Такэтори в лес за бамбуком. Каждый раз находил он дерево, полное золотых монет, и стал неслыханным богачом.

Когда найденная его дочь совсем выросла, призвал старик Такэтори жреца Имбэ-но Акита из Мимуродо, и Акита дал ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ, что значит «Лучезарная дева, стройная, как бамбук».

Три дня праздновали радостное событие. Старик созвал на пир всех без разбору. Пенью, пляскам конца не было. Славно повеселились на этом торжестве!

У европейского человека — вообще, а у русского — в частности, насекомые, как правило, не вызывают положительных эмоций. Есть, конечно, и исключения — муравей, например, или кузнечик. Бывает еще и божья коровка. Но при виде множества других «тварей», проходящих под общим названием тараканов и мошек (настоящих-то слов для обозначения каждой из этих малостей мы и не знаем), нас одолевает чувство непреодолимой брезгливости. Пение сверчка мы слушаем не без удовольствия, но вот любоваться его членистоногостью… Нет уж, увольте.

А что японцы? Ну вот, например, гусеница-бабочка под названием мешочница. Никакого поэтического образа в русской культуре не имеет, и в художественных текстах мешочницу искать бесполезно. Даже всезнающий Даль ничего о мешочнице не сообщает. Из более поздних и популярных источников информации сведения о ней доступны в БСЭ, где сообщается: «Ок. 400 видов; распространены по всему земному шару. У самцов крылья развиты хорошо; самки бескрылые, червеообразные. Взрослые формы не питаются. Гусеницы плетут чехлики, захватывая мелкие кусочки дерева, веточки и травинки. Питаются гусеницы листьями. В чехлике гусеницы окукливаются. Самки бабочки всю жизнь проводят в чехлике, яйца откладывают на его внутреннюю стенку». Точка, разговор окончен.

Что же сообщает о мешочнице Мацуо Басё? Рассуждая о творчестве друзей — поэта Собо и художника Тёко, которые в своих произведениях почтили вниманием мешочницу, — Басё, любуясь картиной Тёко, впадает в сладостную задумчивость и заключает: «Если вглядеться… гусеницы будто зашевелятся тихонько, покажется вдруг — вот сейчас упадет желтый листок… Прислушаешься, ухо насторожив: различишь голоса гусениц, шелест прохладного осеннего ветра… Обрести покой в тишине скромной хижины, удостоиться благосклонного внимания этих двух людей пожалуй и мне повезло не меньше, чем этим славным гусеницам» (перевод Т. А Соколовой-Делюсиной). К этому пассажу могу добавить только одно: гусеницы, разумеется, никаких звуков не издают (слышу облегченный вздох читателя, усомнившегося было в своем знании школьной программы по биологии), а голос дает им фольклорное воображение — мешочницы сооружают свой мешок именно в то время, когда сотрясают воздух голоса цикад.

Для нас все издающие какие-то звуки насекомые «поют». И цикады, и сверчки. Кузнечики, правда, в виде исключения стрекочут. Для японца же каждое из таких насекомых издает свой неповторимый звук, который отражается и в человеческом языке. Сверчок японский ( судзумуси ) говорит «рин-рин», сверчок мраморный ( мацумуси ) — «тантирорин-тинтирорин», сверчок повязчатый ( короги ) — «корокорокоро, ри-ри-ри», просто кузнечик ( киригирису ) — «тенгису-тёнгису», кузнечик одноцветный ( умаои ) — «суйтё-суйтё». Ну, и так далее. И о каждом из них подробно написано в школьном учебнике. И каждый — нарисован. И про каждого из этих насекомых вполне научный толковый словарь не преминет сообщить: «данное насекомое обладает очень красивым голосом», что в изданиях подобного рода у нас писать совершенно не принято.

На окраине Киото есть замечательный храм Судзумуси-дэра — Сверчковым храм. Знаменитом тем, что сверчки там поют круглый год, а не только поздним летом или осенью, как им то положено природой. Для круглогодичного пения их содержат при определенной температуре в пяти плексигласовых прозрачных «аквариумах», выставленных не где-нибудь, а в зале для проповедей. Толпы народа приходят туда и слушают проповедника под чудесное и неумолчное пение сверчков. И при этом имеют еще возможность наслаждаться их видом.

Я был в этом храме с несколькими своими знакомыми из России — каждый из них старался в сторону этих «тварей» не смотреть. На улице шел густой снег.

О чем же говорил проповедник в этот достопамятный зимний день? Помимо общебуддийских наставлений в том, что надо быть добрым и никого не обижать, проповедник сообщил также, что каменная статуя бодхисаттвы Дзидзо, которая стоит перед входом в храм, — уникальна. Уникальна она потому, что к человеку, который встал перед ней, шепотом назвал свое имя, местожительство и одно-единственное заветное желание, Дзидзо непременно направится в своих соломенных сандалиях и желание исполнит. Далее проповедник сообщил культурно наиболее значимое: «Если же вы переехали на другое место до того, как Дзидзо успел исполнить вашу молитву, следует отправить в наш храм письмо и сообщить о перемене. Сообщение можно прислать и факсом».