Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

А что же происходило в провинциях? В начале VIII века число писцов составляло там двести три человека, что сопоставимо с количеством переписчиков в столице Нара, но даже несколько превышает его. По всей вероятности, это свидетельствует о том, что количество информации, вырабатываемой в провинциях, приблизительно соответствовало ее объему в Центре. В принципе так и должно быть: сбалансированный обмен документами между Центром и Провинцией свидетельствуете наличии обратной связи в государственном организме.

Что касается X века, то в провинциях имелось 256 переписчиков, что значительно уступает на сей раз их количеству в столице. Получается, что при общем увеличении количества переписчиков как в Центре, так и на местах, их число намного больше увеличилось в столице (256,6 %), чем в провинциях (126,1 %).

Таким образом, все больше и больше информации производилось в самой столице. Но, одновременно, все больше информации потреблялось там же. Концентрация всех сведений в столице была важнейшим условием формирования блестящей аристократической хэйанской культуры, однако страна: провинции, уезды и села — все больше выходили из-под контроля Центра. В период Хэйан организация высокоцентрализованного государства предыдущего периода приходит в упадок — большинство начинаний правителей Нара не находит своего продолжения, дороги зарастают, налоги собираются хуже. Приведенные нами данные показывают, что государственные институты Центра превращались в политическую (говоря шире — культурную) систему без обратной связи. А такие образования, как это известно из общей теории систем, обречены на распад, что и произошло в Японии с приходом к власти сословия самураев.

Японцы, как известно, очень любят учиться и их успехи в приобретении знаний общеизвестны. Если говорить о знании гуманитарном, то, без всякого сомнения, японцы знают Запад намного лучше, чем Запад знает Японию. Вплоть до самого последнего времени основным источником знаний о Западе была для японцев книга. Любое мало-мальски значительное произведение западной (включая русскую) литературы переводится на японский. Многие классические произведения были переведены по многу раз (например, «Евгения Онегина» в японском переложении имеется около десятка). А потому Японию часто называют «раем письменных переводов».

Переводчик — всегда продукт собственной культуры. Поэтому он — всегда соавтор. При переводе на японский язык ворон Эдгара По превратился в петуха. А. Крылов сделал из цикады стрекозу. Муравья, правда, пощадил.

Рай — раем, но средний японец, при всем его несомненном трудолюбии, владеет иностранными языками довольно плохо. В особенности это касается языка разговорного. Многие эксперты бьют тревогу — ибо в нынешнюю эпоху, когда государственные границы стали такими прозрачными, когда потоки людей и информации пересекают их без всяких сложностей, знание иностранного языка становится первейшей необходимостью не только для специалистов, но и для всякого «современного» человека. Достаточно сказать, что львиная доля информации в интернете может быть освоена только при знании английского языка, и практически во всех японских школах в качестве иностранного языка изучается только английский. Дело дошло до того, что улучшение процесса преподавания английского языка признано одной из приоритетных общегосударственных задач. Общественность оживленно обсуждает проблему, газеты печатают материалы, посвященные проблемам изучения иностранных языков на первых полосах, выпускаются монографии и научно-популярные книги.

Изучение иностранных языков в Японии (как в школе, так и в университете) ведется с упором на овладение грамматикой. При этом тесты по грамматике настолько сложны, что зачастую ставят в тупик даже носителей языка. Однако воспользоваться своими знаниями на практике зачастую оказывается для выпускников непосильной задачей. Поэтому, говорят ученые, следует больше внимания уделять развитию навыков разговорной речи.

Было бы легко списать плохое знание иностранных языков на несовершенство учебного процесса. Однако не только в этом дело. За недостатками учебных программ и неумением общаться на иностранном языке стоят также исторические и культурные обстоятельства.

Во-первых, японцы с трудом вступают в неформальные контакты. Как в самой Японии, так и за границей. Национальный характер японцев таков, что его обладатель страшно стесняется своей некомпетентности. В данном случае — недостаточного знания языка. Говорить с ошибками — это «потерять лицо». Однако овладение иностранным языком требует определенной степени раскованности и даже нахальства. Если ты, пусть даже и с непростительными ошибками, не начнешь трепаться, научиться разговорному иностранному у тебя нет никаких шансов.

Для выяснения второй причины невладения японцем иностранным языком следует обратиться к истории. Островное положение страны, своеобразие исторического процесса (практическое отсутствие внешней угрозы в древности и средневековье) привели к тому, что японцы достаточно редко контактировали с представителями других национальностей. Их общение с ними было всегда опосредованным — через книги. Немногочисленные дипломатические миссии и буддийские монахи, путешествовавшие в Корею и Китай, в качестве одной из основных задач ставили перед собой не развитие международной торговли и контактов между людьми, а приобретение книг. Будучи доставлены в Японию, эти книги тщательно переписывались и изучались. Изоляционизм Японии отчасти преодолевался вот таким вот «книжным» способом. И японцы полагали, что они вполне могут обходиться без непосредственного общения с иностранцами.

Этот путь оказался достаточно плодотворным. Уступая Корее в части непосредственных контактов с Китаем, японцы VIII века не уступали ей в знании принципов устройства китайского государства. И, надо признать, что образовательный процесс, организуемый и направляемый государством, был поставлен на достаточно высоком уровне.

Вот что писал по этому поводу Кэнко-хоси: «Если не считать лекарств, то мы вполне могли бы обойтись без китайских изделий. Так как в нашей стране широко распространены китайские сочинения, то и их мы могли бы переписывать сами. То, что множество китайских судов в свой нелегкий путь к нам грузятся одними безделицами — глупость чрезвычайная» (перевод В.Н. Горегляда).

Под «безделицами» Кэнко-хоси имел в виду товары так называемой «престижной экономики», которые не имеют значения для жизнеобеспечения страны, но рассчитаны на потребление правящей элитой. Поскольку в Японию в те времена китайцы ввозили роскошную одежду, фарфор, благовония, изделия из слоновой кости, попугаев и тому подобное, с мнением монаха трудно не согласиться.