Юст Юль - Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

На свадьбе было весело; танцевали (все) вперемежку, господа и дамы, девки и слуги. Царь, как (уже) много раз (бывало) на подобных собраниях, неоднократно являл мне знаки великой и особой своей милости. Вечером он сам сопровождал молодых домой. По пути, на улицах, пили и весело плясали под (звуки) музыки.

15-го. Пополудни великий канцлер Головкин прислал секретаря Остермана [186]звать меня от имени царя на предстоявшее торжество (по случаю) аудиенции, даваемой на следующий день английскому посланнику Витворту, которого королева Английская [187](только что) назначила послом. (Приглашенные имели возможность) выслушать извинение, которое Витворт должен был публично принести на этой аудиенции от имени ее величества, по поводу насилия, учиненного, по мнению царя, над царским послом Матвеевым [188], задержанным при отъезде из Лондона за долги.

16-го. Английского посла возили на вышесказанную извинительную аудиенцию к царю. В свите (посла) было шесть пажей верхом, (а) перед экипажем, запряженным шестью лошадьми, шло 12 лакеев. Кучер и форейтор были в красной одежде, обшитой золотыми шнурами. (Витворта) сопровождало множество английских купцов. За ним был послан так называемый камергер — Салтыков, брат одной из вдовствующих цариц [189]. По воле царя я тоже присутствовал (на этой аудиенции). Царь стоял в той же зале, где принимал (и) посланника Грунта, аудиенция которого описана выше, под 2 февраля.

Посол, как приехал, подошел прямо к царю. Царь с непокрытой головой, не имея при себе ни шляпы, ни другого чего, чем (бы он мог) покрыть голову, стоял между столом и тремя ступенями, ведшими к трону, под самым балдахином, причем опять-таки соблюдал свое величие, ибо не оставлял для посла места около себя под балдахином и стоял один под передним его краем. Речь свою посол произнес по-английски, (стоя тоже) с непокрытой головой. Вслед за ним, по предварительному соглашению между царем и (послом), английский секретарь Вейсброд [190], стоявший внизу означенных трех ступеней, прочел тут же самую речь по-немецки, а секретарь Остерман, непосредственно вслед за этим, по-русски. Царь сам отвечал послу — по-русски, а вице-канцлер Шафиров (перевел) ему царский ответ по-немецки.

С обстоятельствами этой аудиенции можно подробнее ознакомиться из приводимого ниже сообщения, напечатанного впоследствии на разных языках. (Приводим) немецкий текст:

«По предварительном на этот счет соглашении, чрезвычайный посол, комиссар и уполномоченный ее великобританского величества, г. Карл Витворт, имевший дать от имени ее королевского величества сатисфакцию за афронт, причиненный в Лондоне царскому послу, был допущен 16 февраля к его царскому величеству; на торжественную аудиенцию, при следующих обстоятельствах:

1) За послом, с каретами его царского величества, был послан кравчий Василий Федорович Салтыков и с ним, вместо церемониймейстера, стольник Афанасий Михайлович Дмитриев. С этими же лицами, во внимание к тому, что названный посол не имел торжественного въезда в Москву, прислано было также, для секретаря миссии и для посольской свиты, двадцать карет, принадлежащих знатнейшим российским боярам.

2) В Кремле, во время аудиенции, оба гвардейских полка, при звуках музыки, отдавая честь послу, стояли в ружье и с распущенными знаменами.

3) Как только посол, прибыв ко дворцу, вышел у ступенек крыльца из кареты, его встретил камергер г. Нарышкин.

4) Наверху послу было сделана вторая встреча; встречал окольничий князь Щербатов.

5) В сенях же, перед залой аудиенций, посла встретил г. тайный советник Мусин-Пушкин.

Его царское величество стоял с непокрытой головой под балдахином, возле стола, сбоку которого помещалось царское кресло. Г. посол вступил в залу аудиенций тоже с непокрытой головой и, сделав его царскому величеству три обычные поклона, взошел (на возвышение). Тут он сказал его царскому величеству речь на английском языке, каковая вслед за ним была прочитана сначала английским секретарем миссии по-немецки, дабы ее могли понять все присутствующие посланники чужеземных монархов, а потом царским секретарем по-русски, для (разумения) русских (сановников). Речь была следующего содержания:

„Пресветлейший и великодержавнейший царь (Keiser)! К крайнему моему сожалению, мне предстоит говорить вашему царскому величеству об оскорблении, недавно нанесенном вашему послу в Великобритании; но мне было бы несравненно неприятнее, если б я не получил от моей всемилостивейшей государыни нарочитого приказания и полномочия заявить, с какой заботливостью ее великобританское королевское величество стремится дать вашему царскому величеству полное по этому делу удовлетворение, которое к тому же с одной стороны отражало бы справедливость и великодушие, присущие королеве, а с другой — служило бы торжественным свидетельством той неизменной дружбы, каковую она постоянно питала и всегда намерена питать к вашему царскому величеству. Лишь только первая весть об том злополучном оскорблении достигла двора, виновникам сего (оскорбления) пришлось испытать всю тяжесть королевской немилости, ибо их тотчас же схватили, привели в совет перед ее королевское величество, ввергли в темницу и преследовали по всей строгости наших законов; но так как (приложение в данном случае) сих последних казалось недостаточным, то означенные преступники, по единогласному решению всей нации (в лице ее представителей) в парламенте, признаны были „бесчестными“ и, кроме того, нация обнародовала особый акт, заявляющий о ее негодовании по поводу случившегося и постановляющий надлежащие меры в предупреждение, на будущее время, подобного рода оскорблений. Наконец лица эти, как отнюдь не достойные снисхождения и покровительства, исключены из (манифеста) о всеобщем прощении, всемилостивейше дарованном королевой ее подданным (:даже тем из них, которые самым грубым образом посягнули на ее священную особу:), и вследствие этого, поныне, на страх другим, пребывают в великой опале у ее королевского величества. Дабы таковое правосудие королевы и проявление ее дружбы разгласилось далеко по свету и выразилось бы в более определенной форме, ее королевскому величеству угодно было, почтив меня высоким званием ее чрезвычайного посла, комиссара и уполномоченного, приказать, чтоб я, представляя ее королевскую особу, как бы сама она здесь присутствовала, прежде всего засвидетельствовал искреннюю досаду и негодование королевы по поводу непростительного поступка, совершенного в отношении иностранного посла, которого притом ее королевское величество весьма уважала; далее, чтоб я извинился по поводу неудовлетворительности нашей прежней государственной конституции, неприложимой к такому необычному нарушению международных прав, (виновники) коего должны бы, согласно справедливому требованию вашего царского величества, подвергнуться строжайшему наказанию, и, наконец, чтоб я самым нелицемерным образом заверил (ваше царское величество) в истинном стремлении королевы поддерживать старую дружбу и доброе согласие, столь долго процветавшие между обоими государствами, — стремлении, о котором ваше царское величество можете между прочим заключить из его письма, имеющего служить постоянным напоминанием великого расположения и уважения ее королевского величества к вашему царскому величеству. Не сомневаясь в чувствах вашего царского величества, я должен, от имени ее королевского величества, убедительно просить ваше царское величество — великодушно, благосклонно и с обычным братским расположением принять (настоящее объяснение) и не поставить ее королевскому величеству и британскому народу в вину его злополучного деяния, совершенного отвратительными, недостойными людьми, а предать это полному забвению и снова почтить британскую нацию вашей высокой благосклонностью. Что меня касается, то я буду считать себя несказанного счастливым, если сумею каким бы то ни было образом способствовать таковому решению этого важного вопроса, столь выгодному для обоих государств и столь необходимому для равновесия (Zustand) Европы. Высокие благодеяния и знаки милости, многократно оказанные мне вашим царским величеством в прежнем моем звании и постоянно вспоминаемые мной с глубочайшей признательностью, подают мне надежду, что в моем новом положении, при дальнейшем пребывании здесь, мне будет благосклонно открыть доступ к вашему царскому величеству всякий раз, как я должен буду, по приказанию моей милостивейшей королевы, входить в сношение со двором вашего царского величества. В заключение прошу у вашего царского величества позволения поручить присутствующих здесь британских подданных высокому покровительству вашему для охраны их свободной торговли — во внимание к тому, что предки их, ценой больших затрат и многих жизней человеческих, первые открыли путь (в Россию) через Архангельск“.