Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Завершая обзор данного аспекта рассматриваемой проблемы, заметим, что в судебной практике зафиксированы и случаи привлечения россиян к ответственности за неисполнение (ненадлежащее исполнение) своих должностных обязанностей, связанных с обеспечением военнопленных теми или иными видами довольствия. Например, в феврале 1878 г. мировой судья 1-го участка г. Воронежа приступил к рассмотрению дела «по обвинению крестьянина Ивана Гурова в неисправной очистке дымовых труб» в занятой турками казарме, вследствие чего в одной из труб загорелась сажа и «горела так сильно, что грозила серьезной опасностью дому» [378].

2. Что касается правонарушений, совершаемых пленными в отношении россиян, то здесь нами выявлены такие деяния, как: причинение побоев, хулиганские действия, порча и промотание казенного обмундирования, а также кражи. В то же время мы не можем не подчеркнуть, что, несмотря на все внимание турок к женщинам, порой откровенно назойливое и даже выходящее за рамки всяких приличий (преследования на улицах, насильственные объятия и поцелуи в общественных местах и т. п.), а также несмотря на циркулировавшие в обществе слухи о явно нездоровом интересе некоторых османов к девочкам-подросткам, ни одного факта совершения пленными в отношении россиянок преступлений сексуального характера (а равно покушений на таковые) нами не установлено .

Возвращаясь к приведенному выше перечню, сошлемся в качестве примера на то, что в июне 1878 г., в самом центре г. Руза Московской губ., на берегу одноименной реки, трое пленных в ответ на замечание местного жителя по поводу того, что они избрали для купания не самое подходящее место, повалили россиянина на землю и устроили ему «побивание камнями». Характерно, что, информируя читателей о данном событии, одна из центральных газет оценила его как «уже не первый пример турецкой наглости». Однако одновременно оговорилась, что речь идет исключительно об османских нижних чинах, тогда как турецкие офицеры «ведут себя чрезвычайно прилично». В марте 1878 г. в с. Ивановское Шлиссельбургского уезда Петербургской губ. двое пленных (фельдфебель и… имам), будучи в состоянии алкогольного опьянения, устроили ночью «буйство» во дворе крестьянина Якова Малышева, «к которому они неизвестно по какой причине ломились в жилое помещение его семейства». В Крейцбурге Витебской губ. турки были замечены в продаже холста, накануне выданного им для пошива белья, а в Харькове они умышленно разрезали голенища сапог, объясняя это тем, что так им удобнее носить обувь [379].

Крайне редко в архивных и иных источниках встречаются упоминания о правонарушениях, совершаемых офицерами. В качестве одного из немногих примеров можно сослаться на уголовное дело поручика Тямиля Ибрагима, рассмотренное Санкт-Петербургским военно-окружным судом в августе 1878 г. Как следует из названного документа, 22 мая 1878 г., интернированный в Новгород Тямиль Ибрагим, будучи в состоянии алкогольного опьянения, тайно похитил из квартиры другого пленного — врача Хамбарсуна Понделяки, принадлежащую тому подзорную трубу стоимостью 20 руб. с целью «рассматривать в нее разные виды». Однако, в действительности «рассматривать» ничего не стал, а тут же продал трубу русскому часовому мастеру за 2 руб. а пока мастер любовался покупкой, поручик ухитрился тайно похитить у него со стола серебряные часы стоимостью 12 руб. по приговору суда Тямиль Ибрагим был заключен в тюрьму гражданского ведомства сроком на 3 мес. [380]

Правда, в данном деле обращает на себя внимание ни сколько само деяние и вынесенное по нему решение, сколько поведение свидетелей из числа товарищей Тямиля Ибрагима. Как на предварительном следствии, так и в суде они держали себя абсолютно беспристрастно, и при выборе между желанием хоть как-то поспособствовать соотечественнику и необходимостью следовать закону, бесспорно, отдавали приоритет последнему. Уже в момент задержания виновного «скинуть» похищенные часы Тямилю Ибрагиму не позволил никто иной, как его сослуживец — подпоручик Абды эфенди. Причем, по нашим оценкам, такой стиль поведения в сходных ситуациях отнюдь не являлся случайностью, а был вполне типичен для пленных османов и в иные периоды русско-турецкого вооруженного противостояния.

3. Наконец, что касается правонарушений, совершаемых турками в отношении своих товарищей, то таковые обычно детерминировались длительной психотравмирующей ситуацией, вызванной самим состоянием плена, а равно бездеятельностью, неумеренным употреблением спиртного и слабым надзором за османами со стороны российских властей в отдельных пунктах интернирования. В совокупности все это выливалось в регулярные пьянки, драки и даже поножовщину среди пленных. Как писала в сентябре 1878 г. «Черниговская газета»: «Редкий день проходит, чтобы кого-нибудь из них (османов — В.П.) не препровождали под арест при остроге; иные попадают туда по несколько раз <���…> На замечание, сказанное одному арестованному буяну, что Коран и водка несовместимы в лице мусульманина, турок наивно отвечал: «Коран карош, и водка карош» [381].

Особо «выдающиеся» деяния отдельных «буянов» не раз становились предметом разбирательства со стороны органов российского правосудия. К примеру, 10 августа 1878 г. Виленский военно-окружной суд приговорил унтер-офицера Али Мустафу к строгому аресту на 5 суток «за нанесение в запальчивости и раздражении легких ран другому военнопленному». Однако ограничиться столь малыми сроками заключения судам удавалось далеко не всегда. Так, в Можайске, по крайней мере до начала 1879 г., содержались под стражей двое рядовых, обвиняемых «в мужеложстве и нанесении один другому ножом ран». При этом, похоже, российские власти просто не знали, как с этими людьми следует поступить [382]. Традиционно, субъекты столь деликатных преступлений возвращались после войны на родину без информирования турецкой стороны о характере их деяний. Однако это конкретное событие, вероятно, приняло слишком широкую огласку.

Завершая краткий обзор данного аспекта рассматриваемой проблемы, сошлемся на дело по жалобе 92-х турецких офицеров о невыплате им в 1877 г. на переходе от Александрополя до Тифлиса причитающихся за 7 дней суточных в размере 483 руб. первоначально в совершении этого преступления подозревался русский офицер, возглавлявший конвой. Однако позднее следствие стало склоняться к тому, что названную сумму мог присвоить… один из пленных — капитан Шевкет эфенди. Способствовал этому, конечно же, начальник конвоя, посчитавший для себя неприемлемым лично выдавать деньги такому количеству людей и нашедший «посредника» в лице названного офицера. Однако к тому моменту, когда Шевкет эфенди стал подозреваемым, он сам, да и все потерпевшие, уже вернулись на родину, а недополученная каждым пленником сумма (5 руб. 25 коп.) была признана слишком ничтожной, чтобы пересылать ее в Турцию. Принимая во внимание названные обстоятельства, уголовное дело было решено производством прекратить, а жалобу турецких офицеров «оставить без последствий» [383].