Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Но особенно они отличились в Рязани, где в сентябре 1878 г. несколько дней бушевал сильнейший пожар, для борьбы с которым специальная техника доставлялась даже из Москвы. Как писал современник, «турки действовали на пожаре великолепно, работая без устали на пожарных трубах и смело вытаскивая из самого адского огня мебель и пожитки; обгорелые и черные, они весело и добродушно улыбались, если удавалось спасти какую-нибудь ценную вещь» [354]. (К сказанному будет нелишним добавить, что далеко не равнодушное отношение к «русским» пожарам османские пленники демонстрировали и в годы прежних вооруженных конфликтов между нашими странами. И отмечалось это не только региональными и местными властями, но и куда более высокими органами управления, включая Комитет Министров и даже главу российского государства [355]).

В итоге, симпатию к пленным в какой-то момент начали испытывать даже дети, хотя изначально именно они относились к османам наиболее непримиримо [356]. «Меня особенно любили пленные турки, и я привязался к ним, — вспоминал один из выдающихся писателей Серебряного века Леонид Андреев. — Они брали меня на руки, угощали сластями и нянчили меня, как своего. никогда так не ласкали меня потом люди, как ласкали турки. Все называли меня турчонком, а товарищи подсмеивались надо мною, но я был счастлив: незнакомые мне люди, люди, говорящие на неизвестном мне языке, умели так ласкать меня, как потом никто не ласкал» [357]. Сходные оценки оставили в своих детских воспоминаниях В. В. Вересаев, В. А. Оболенский, И. А. Порошин, Г. К. Соломин, З. Г. Френкель и др. [358]

Отдельного внимания в контексте рассматриваемого вопроса заслуживают женщины, чья благосклонность к туркам порой, мягко говоря, несколько выходила за рамки простого женского любопытства [359]. Так, И. Я. Славин утверждал, что «по слухам, весьма достоверным», турецкие офицеры «произвели страшные опустошения в дамских сердцах. Побежденные и плененные побеждали и пленяли наших дам и девиц» [360]. Во многом похожие оценки содержатся в опубликованных и неопубликованных воспоминаниях Е. З. Барсукова, И. Я. Ттихомирова, В. В. Хижнякова и других мемуаристов [361].

Не обходила стороной эту привлекательную для читателя тему и отечественная периодическая печать. В частности, летом 1878 г. газеты сообщали, что в г. Богородск Московской губ. пленные турецкие офицеры «успели обзавестись короткими знакомствами с некоторыми нашими мещаночками, которые, также сочувствуя этому знакомству, принимают их к себе в гости и угощают всем, чем случится» [362]. Впрочем, Богородск не представлял собой в этом отношении ни малейшего исключения, поскольку в периодике тех лет аналогичные строки можно обнаружить применительно едва ли не к любому населенному пункту, в котором только были расквартированы турки. В этой связи пресса много и охотно писала о пленных, которые из любви к россиянкам принимали православие и оставались в России, а также о предполагаемых и даже уже заключенных смешанных браках. Однако с особым удовольствием она повествовала о «купчихах» и «барынях», принимавших пленников на свое полное содержание и даже пытавшихся… воспрепятствовать их репатриации [363]. При этом небезынтересно отметить, что все заметки такого рода весьма охотно перепечатывала турецкая периодика [364].

По нашим оценкам, перечисленная выше информация во многом соответствовала действительности, что нашло отражение даже в официальной переписке тех лет. К примеру, в Волоколамске в 1878 г. воинский начальник и земский исправник на протяжении нескольких месяцев (!) обсуждали вопрос о том, что места расквартирования турок «постоянно полны публичными женщинами», и пререкались по поводу того, кто из них должен «принять меры о воспрещении <���…> тайным и публичным проституткам посещать квартиры пленных офицеров», поскольку «соседи жалуются на беспокойное их поведение по ночам» [365].

Косвенное подтверждение эта информация находит и в источниках более позднего происхождения. Так, поручик Мехмет Ёльчен, оказавшийся в русском плену уже в период первой мировой войны, позднее вспоминал, как в феврале 1916 г. к группе пленных турецких офицеров обратился русский солдат:

— Есть среди вас кто-нибудь, кто знает моего отца? — спрашивал он. — Его зовут Ахмет ага. в войну 1877–1878 гг. он был поручиком и жил в нашем городе в качестве пленного. Потом он вернулся в Турцию, оставив мою мать беременной мною. Сейчас он генерал. У вас есть такой военачальник по имени Ахмет ага?

Мы переглянулись, — пишет Мехмет Ёльчен, — изумленные наивностью славного русского солдата.

— Нет, — ответили мы. — У нас нет генерала по имени Ахмет ага» [366].

Вместе с тем, туркофильские наклонности россиянок, равно как и степень «опустошения», произведенную османами в сердцах порядочных женщин, вряд ли следует преувеличивать. Достаточно сказать, что весной 1878 г., с началом массового поступления в лечебные учреждения пленных турок, женские общественные организации России практически свернули всякую деятельность, хотя до этого момента на протяжении ряда месяцев активно содействовали властям в улучшении положения больных и раненых русских воинов. Что же касается газетных заметок о дородных купчихах, лазающих по ночам в окна занятых турками квартир, равно как и историй о том, как ради любовников-турок те же купчихи бросали не только мужей, но и родных детей, то таковые вызывают у нас самые серьезные сомнения, даже если они основаны на «слухах весьма достоверных».

Завершая краткий обзор данного аспекта рассматриваемой проблемы, мы не можем не подчеркнуть, что доброжелательное отношение к османам демонстрировали, главным образом, представители образованных слоев общества, а также большинство женщин, по понятным причинам испытывавших к ним сочувствие. В то же время многие мещане, особенно из числа рабочих, а также немалая часть купечества и крестьянства, сохраняли к пленным настороженное отношение. Во всяком случае, по данным С. В. Оболенского, представители именно этих сословий, даже спустя десятилетия после окончания войны, давали туркам далеко не лестные оценки: «они некрасивы и грязны и вид их ненавистный, суровый и притом же немилостивый, настоящие кровожаты»; «мы знаем про турок, турки народ некрещеный и они очень злые и напрасливы» и т. п. [367]Нечто подобное М. Хайемяэ выявил и в эстонской устной прозе, сохранившей предания о том, что османы, расквартированные в пределах Эстляндской губ., боялись ходить в баню, «опасаясь, что их там убьют», а местных жителей называли «крещеными собаками», невзирая даже на их абсолютную к ним лояльность [368].

В совокупности все изложенное выше, как представляется, во многом предопределило и характер правонарушений с участием турок, а точнее, правонарушений, совершаемых: