Виталий Познахирев - Оттоманские военнопленные в России в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Но даже те, кто смотрел на «шатающихся» пленных сквозь пальцы, зачастую не понимали, почему этих людей, пребывающих почти постоянно в праздности, казна исправно обеспечивает не только питанием, но и обмундированием? Многие россияне так и не нашли ответа на данный вопрос и могли лишь время от времени к нему возвращаться, подобно безвестному жителю Миргорода, наблюдавшему осенью 1878 г. за отъездом турок на родину: «Бо небийсь як прейшли, то небогато понаносили, а теперь от и шинели добри, и чоботи… тож вже тут дане!» [329].

Словом, настроения, существовавшие в русском обществе в 1877–1878 гг., на первый взгляд, никак не способствовали его лояльному отношению к военнопленным противника.

Тем не менее, действительность оказалось совсем иной, что, кажется, даже слегка изумило современников. «когда стало известно, что несколько тысяч пленных турок будут интернированы в России, многим приходили опасения, чтобы пленные враги наши не встретили где-нибудь у нас грубых проявлений народного раздражения, не всегда останавливающегося даже перед безоруженным, — писала в сентябре 1877 г. одна из газет. — к чести русских, первые опасения оказались неосновательными, за исключением двух-трех единичных случаев <���…>. Везде, при встрече пленных, народ обнаружил известный такт и известное приличие, благодаря которому пленные едва ли могут пожаловаться на грубое обращение или какие бы то ни было лишения» [330].

По нашим оценкам, приведенная цитата полностью соответствует действительности. Что же касается причин «обнаружения известного такта и известного приличия», то они, как представляется, носили многоплановый характер и состояли, главным образом, в следующем.

I. Снисходительному отношению к пленникам во многом способствовал победоносный, в целом, характер войны, а также то обстоятельство, что наиболее масштабное поступление в Россию пленных совпало по времени с заключением перемирия, воспринятого обществом как явный признак скорого и неизбежного поражения Османской империи.

II. В целях гармонизации отношений между россиянами и военнопленными власти приняли ряд организационно-правовых мер, а именно:

— оповещение населения о недопустимости проявления любой враждебности к пленным под угрозой применения к виновным мер дисциплинарного, административного или уголовного воздействия;

— возложение персональной ответственности за лояльность жителей к туркам на полицмейстеров и уездных исправников;

— встреча прибывающих турок на вокзалах и их сопровождение в казармы нарядами полиции (помимо воинского конвоя);

— усиленное круглосуточное патрулирование улиц, особенно прилегающих к местам расквартирования пленников;

— организация прогулок военнопленных небольшими группами и в наименее людных частях города;

— незамедлительная реакция правоохранительных органов не только на каждое правонарушение, совершенное в отношении пленных, но даже на факты проявления к ним «явного отвращения».

В контексте последнего обстоятельства определенный интерес вызывает письмо Начальника штаба Петербургского военного округа Петербургскому губернатору от 12 мая 1878 г.: «До сведения временно командующего войсками (округа — В.П.) дошло о нескольких случаях наружного проявления явного отвращения к турецким пленным, поселенным в Пелловских казармах, со стороны обывателей села Ивановского. В предупреждение возможного столкновения между этими противными сторонами, приняв меры к усилению надзора за пленными, я <���…> долгом считаю просить и ваше превосходительство о принятии мер, способных устранить подобное, явно враждебное отношение к ним местного населения». Уже 29 мая Шлиссельбургский уездный исправник, в ответ на соответствующий запрос губернатора, писал: «Со времени нахождения в Пелловских казармах военнопленных турок случаев наружного проявления явного отвращения к ним со стороны обывателей села Ивановское не было. И обыватели местного селения относятся к пленным без отвращения». Далее исправник обосновывал сказанное рядом аргументов, в т. ч. и тем, что жители названного селения «изъявили полную готовность отпускать им (пленным — В.П.) безвозмездно из своего леса кустарник для плетения корзин на продажу в собственную турок пользу» [331].

III. Условия эвакуации пленных, в сочетании с плачевным состоянием их обмундирования, вызывали у части общества сочувствие к туркам, временами переходящее даже в критику собственных властей. Так, 6 января 1878 г. корреспондент «Одесского вестника» сообщал из Елисаветграда: «Приезжает около 1 000 пленных. Их нужно везти на Харьков, но вагонов нет и вот 1 000 оборванных людей днюют и ночуют под открытым небом на снегу, при 18° мороза [332]. Это ужасно! Немудрено, что иные умирают, а иные едут далее, развозя болезни. Неужели город, дума не может наскоро соорудить какой ни есть деревянный барак или приспособить ныне существующий возле вокзала навес?». Свидетели прибытия полураздетых и чуть ли не босых турок в Вятку в январе 1878 г. задавались уже несколько иным, но не менее острым вопросом: «Чем руководствовались, посылавшие в наш край в таком положении людей?» [333].

Как ни странно, сочувствие к османам отчасти детерминировалось и стойким убеждением общества в том, что с русскими пленными в Оттоманской империи обращаются самым бесчеловечным образом. Исходя из этого, многие россияне полагали, что, проявляя гуманность к туркам, они будут способствовать и улучшению положения своих соотечественников, находящихся во власти противника [334]. «Нужно сказать, что отношение к пленным работавших вместе с ними местных наших селян — украинских дивчат и мужчин, — были вполне дружелюбными, — вспоминал в этой связи З. Г. Френкель. — Пленных жалели, часто высказывая при этом, что и нашим, находящимся в плену, на чужбине будет легче, если их пожалеют (курсив наш — В.П.)» [335].

В совокупности все перечисленные факторы привели к тому, что, как справедливо заметил А. А. Гераклитов, едва увидев турок, «российский человек тотчас же начал проявлять свое традиционное отношение к «несчастным» [336]. К примеру, в Саратове, по данным А. А. Аржаных, пленным уже в день их прибытия в город «передавали хороший табак и пачки папиросной бумаги. <���…> Подаяния в виде булок, яблок, а больше всего папирос сыпались им со всех сторон», а на базаре «сердобольные торговки охотно и в изобилии снабжали их всякой зеленью и калачами». В Рязани, по наблюдению корреспондента «Московских ведомостей», «жители, особенно женщины, приносят туркам белье, чулки, табак, и пленные с большой благодарностью принимают эти приношения». В Симбирске, как свидетельствует А. Н. Наумов, «все городское население отнеслось к ним (туркам — В.П.) жалостливо и приветливо, снабжая их одеждой, обувью, продовольствием и прочим». Случаи аналогичных «подаяний» отмечены в Орле, Ревеле и ряде иных городов [337].